Дважды невезучие. Татьяна Устименко
думая плеснула из него на многострадальное тело любимого муженька… Не менее многострадальная бутыль, вместо воды ужом скользнувшая на землю в опасной близости от покойничка, все-таки разбилась, и по двору поплыл ни с чем не сравнимый, вышибающий скупую слезу мужской радости – запах крепчайшего самогона. Труп застонал, резко сел, повел красным носом и выдал хриплым голосом:
– Ну, будем!
Кто-то в толпе селян истерично взвизгнул от неожиданности, и в следующий же миг двор сотрясся от многоголосого хохота. Тетка Аграфена же, медленно, но неотвратимо зверея, все крепче сжимала дужку ведра, сверля воскресшего мужа таким взглядом, что на его месте любой уважающий себя упырь предпочел бы самостоятельно рассыпаться в прах. Судя по всему, Агафону предстояло на собственной шкуре, как и Бальдуру когда-то, испытать всю эффективность воздействия народных средств воспитания, в данном случае представленных ведром да увесистыми кулачищами разъяренной жены.
Мы расслабленно прислонились к забору, из-за которого раздавались ругань, звучные шлепки и отчаянные визги, и переглянулись.
– Гуманнее было бы колом, – протянул неугомонный Зорган и довольно погладил флягу с добытым-таки самогоном.
Бальдур, не удержавшись, вновь выглянул в дыру, узрел шустро прыгающего по помидорным грядкам Агафона с напяленным на голову ведром да Аграфену, от души хлещущую его длиннющей хворостиной, и торопливо кивнул, соглашаясь. Ему вторил густой, как от удара в набат, звук (это наш недоделанный покойник с ведром смачно навернулся о крыльцо) и особо заковыристое ругательство тетки Аграфены, самозабвенно гоняющей несчастного «упыря»…
Так наконец-то завершился очередной жаркий день, сменившись вечерней прохладой. Я поглядела на довольных жизнью друзей, послушала творящееся за забором безобразие и поняла, что путешествие в глубь острова может стать каким угодно – трудным или легким, успешным или неудачным, – но вот каким уж оно точно не будет, так это скучным…
Усталые, но довольные, мы возвращались в лагерь, устроенный в осиновой рощице. Фляжка с волшебным самогоном покачивалась на плече у Зоргана. Кстати, этот напиток действительно обладал удивительным, ни с чем не сравнимым запахом. И сколько я ни принюхивалась к горлышку посудины, но так и не смогла разгадать секрет добытого нами напитка. Несомненно, в издаваемом им аромате: резком, ярком, стойком – присутствовал и горьковатый запах полыни, и кислинка бузины, и сладкая терпкость гречишного меда, но распознать основные компоненты знаменитого самогона, рецепт которого держался в строжайшем секрете, оказалось не под силу ни мне, ни Тайлериану, ни даже дракону.
– Да не внутрь! – испуганно закричал Бальдур, выхватывая флягу из руки Зоргана, уже поднесшего ее ко рту. – Им натереться нужно, отбивая запах тела. И тогда храмовые Охотники нас не почуют.
Мы беспрекословно выполнили указание орка и теперь шагали по бескрайнему лугу, благоухая почище похмельного деда Агафона. Слепой стрелок неуверенно обозначил направление,