Заговор призраков. Екатерина Коути
что велит мой дядя! – прикрикнул на нее мальчик.
– С тебя один фунт, утеночек.
– Нашла дурака! Я заплатил гинею вперед.
– Заплатил-то ты заплатил, петушок, да только не за то, чем я тебе услужила. За такое с тебя отдельно причитается… а то ведь расскажу дядюшке, как мы с тобой ночку провели.
– Если не расскажешь, я заплачу тебе вдвойне, – прервал ее мистер Линден, доставая кошелек.
– Как есть блажные, – хихикнула женщина, радуясь, что ее мнение о клире подтвердилось.
– Агнесс, ты бы не могла оставить нас, пока мы не разрешим это маленькое недоразумение? Но если ты желаешь, чтобы Чарльз и дальше мучился стыдом, то останься. Нет таких мучений, которые он не заслужил.
– Я подожду в прихожей!
Она плотно закрыла за собой дверь, не желая слушать продолжение торга, но присмотрелась к замочной скважине. Оттуда пока что не летели хлопья снега, и это обнадеживало. Не выпуская дверь из виду, Агнесс попятилась и присела на узкий столик у стены, на котором покоился чей-то цилиндр. Столик заскрипел и прогнулся. Что за диво? Пошатав его за ножку, Агнесс пришла к выводу, что изготовлен он был из фанеры, покрытой густым слоем красного лака. Послюнявив палец, потрогала зеленые обои – тоже не шелковые, а бумажные, – и на коже остался грязный след. Попробовала на язык – сладко. Краска с примесью мышьяка.
Вот так квартира! И за нее просят почти пять гиней в неделю? Кузен попался на крючок хитрому дельцу.
Тем временем переговоры завершились, и из спальни, покачивая бедрами, выплыла публичная женщина. Агнесс отвела глаза, чтобы не видеть, как она заталкивает монеты в необъятное декольте. Каково же было ее удивление, когда прелюбодейка, одернув алое, украшенное желтыми фестонами платье, посмела обратиться к ней:
– Ты откудова будешь, дитятко?
– Из Йоркшира, – пискнула Агнесс, вжимаясь в отравленные обои.
– То-то я тебя не узнаю. Небось недавно в ремесло пошла? – бесстыжая улыбнулась, явив отсутствие двух нижних зубов. – Видок у тебя, по правде сказать, простецкий. Ну, так мой тебе совет – держись от белошеих подальше. Короче, когда он попытается связать тебе руки своим шарфом, вот тогда ты, уточка, швыряешь в него ночной горшок и драпаешь через три ступени, хоть и в чем мать родила.
Агнесс смотрела прямо перед собой.
– И платье-то смени, горе луковое, в глазах от него рябит. Цветочков на тебе больше, чем в оранжерее Кью. Только садовник и позарится, – хрюкнула от смеха развратница.
Запах ее пачулей еще не успел выветриться, когда в прихожую вошел мистер Линден. С отсутствующим видом он терзал белый пасторский шарф, что свидетельствовало о расстроенных чувствах.
– Надеюсь, эта женщина ничего тебе не сказала? Я приказал ей с тобой не заговаривать.
– Она ушла спокойно, – отважно солгала девушка.
– Я виноват, Агнесс. Я так перед тобой виноват. Ты не должна была увидеть ту сцену.
Бедный