Центровая. Владимир Колычев
вся моя жизнь будет состоять из этих самых «если». На мне социальная проказа, черное пятно, и я должен с этим смириться. Как бы и в самом деле не поставить на себе крест, не скатиться к стакану!
– Пойду прогуляюсь, – сказал я.
Погода сегодня неплохая, дождя нет, солнце из-за туч выбивается.
– Куда пойдешь? – Бабушка подозрительно покосилась на меня.
– На барахолку схожу, – ответил я и пожал плечами.
В Ярославле я влез в свой старый джинсовый костюм, который еще четыре года пищал в унисон с последней модой. Сейчас штаны-бананы из вареной джинсы не носят, а донашивают. Это делают те, кому надеть нечего. Сейчас в почете джинсы-трубы, нейлоновые спортивные костюмы, кожаные куртки.
Денег у меня немного, на обновку их не хватит, но хоть по рынку похожу, посмотрю, что там почем. Заодно и развеюсь. Может, пивка выпью, если найду. Да и девчонку неплохо бы снять.
Планов у меня громадье, но все они какие-то смутные. Такое ощущение, будто я находился в подвешенном состоянии. Куда ни пойду, все буду перебирать ногами впустую, без движения.
Я оделся, спустился в подъезд. Дверь в подвал была настежь распахнута, рядом с ней – никого. В лестничной шахте горел свет, запах карбида стоял как после газосварочных работ. Может, ироды трубу сломали, как того боялась бабушка, вот и пришлось вызывать слесарей?
Я и сам не понял, как спустился по лестнице и оказался в большом квадратном отсеке, где вдоль стен тянулись трубы, как упакованные в утеплитель, так и водопроводные, меньшего диаметра, запорные вентили, краны.
Здесь тускло светила лампочка, а в следующем царила темнота. Но все-таки я продолжил путь, в глубине подвала заметил огонек, на него и пошел, переступая через высокие пороги в проходных проемах. Бетонный пол под ногами, воздух затхлый, но не сырой. Меня манил свет в конце тоннеля, и я заинтригованно шел на него.
Юная шатенка не выходила у меня из головы. Желание увидеть ее пересиливало страх перед блондином и рыжим. Вернее, даже не страх, а опасение. Как можно было бояться каких-то щеглов, пусть они хоть сто раз буйные? Уж кто-кто, а я знал, почем фунт лиха, и кулаками махать умел. Еще у меня в кармане лежал выкидной нож. Лезвие там тонкое, гибкое, чтобы нож не проходил как холодное оружие, но под него лучше не попадать.
Про нож я вспомнил, когда входил в освещенный отсек, но хвататься за него не стал. Там никого не оказалось. Обстановка здесь была типичная для подобных мест – два старых продавленных дивана, кресло без подушек, стол с обугленной ножкой, дырявый ковер на бетонном полу. Рядом с ним засаленная циновка, порванные картины на стенах, торшер без абажура, который и освещал эти подземные апартаменты. С потолка свисал провод, к нему была прикручена вилка от сломанного торшера.
За этим отсеком был другой, но темный. Может, там стояла кровать, а на ней шатенка в обнимку со своим блондином? Свет включить можно, но это слишком. Невозможно вторгаться в чужую личную жизнь. Я и без того чересчур много себе позволил. Уходить отсюда нужно, причем как можно скорей.
Но только я повернул назад, как услышал мягкие,