Трехгрошовая опера. Бертольд Брехт
им Бог счастливого житья-бытья!
Билли Лоджин говорит: она
Целиком мне вовсе не нужна! Свинья.
Ура!
Мак. И это все? Убожество!
Маттиас (снова давится от смеха). Убожество – вот верное слово, господа. Именно убожество.
Мак. Заткнись!
Маттиас. Я хочу сказать – нет подъема, нет огня и тому подобное.
Полли. Господи, если никто не хочет выступить, я, пожалуй, сама покажу вам один пустячок. Я попробую изобразить девушку, которую мне случилось однажды видеть в небольшом кабачке. Знаете, такие четырехпенсовые кабачки в Сохо. Девушка эта была судомойкой. И, понимаете, все над ней смеялись. А она в ответ говорила гостям такие вещи – вот вы сейчас услышите какие. Представьте себе, что это стойка – грязная прегрязная стойка, за которой проходит весь ее день. Это ведро, в котором она полощет, а это – тряпка, которой она вытирает стаканы. Там, где вы сидите, сидели мужчины, которые над ней смеялись. Вы тоже можете смеяться, чтобы было совсем похоже. А если не сможете смеяться, – не надо. (Тихо напевая без слов, моет воображаемые стаканы.) А теперь кто-нибудь из вас (указывая на Уолтера), ну, например, вы, пусть скажет: «Когда же наконец придет твой корабль, Дженни?»
Уолтер. Когда же наконец придет твой корабль, Дженни?
Полли. А кто-нибудь другой, например, вы, пусть скажет: «Ты все еще моешь стаканы, Дженни, пиратская невеста?»
Маттиас. Ты все еще моешь стаканы, Дженни, пиратская невеста?
Полли. Ну вот, а теперь я начинаю.
Особый золотистый свет. Орган освещен. Сверху на шесте спускается трехламповый светильник. На щитах надпись:
Пиратка Дженни
Стаканы я мою здесь, господа,
И вам на ночь стелю постели,
И вы пенни мне даете, – вы в расчете со мной,
И, мои лохмотья видя и такой трактир дрянной,
Как вам знать, кто я на самом деле?
Но настанет вечер, и крик раздастся с причала,
И вы спросите: «Что это за крик?»
И когда я засмеюсь, вы удивитесь:
Почему смеюсь я в этот миг?
И у пристани станет
Сорокаорудийный
Трехмачтовый бриг.
«Эй, вытри стаканы!» – мне говорят
И пенни суют, подгоняя.
И монетку беру я, и постели стелю.
(Вам в ту ночь на тех постелях
не уснуть и во хмелю).
Если б знали вы, кто я такая!
Но настанет вечер – и гул раздастся с причала,
И вы спросите: «Что стрястись могло?»
И воскликнете, лицо мое увидев:
«Боже, как она смеется зло!»
И ударит из пушек
Сорокаорудийный
Трехмачтовый бриг.
Невесело станет вам, господа!
Будут стены, треща, валиться.
И сровняется за ночь весь ваш город с землей.
Уцелеет от обстрела лишь один трактир дрянной,
И все спросят: «Кто сумел там скрыться?»
Не умолкнет гомон до рассвета у трактира.
«Чье же это – будут спрашивать – жилье?»
И, увидев, как я выйду рано утром,
Закричат: «Они щадят ее!»
И