Экипаж машины боевой (сборник). Александр Кердан
загнул, к государственной… Считай, мы и так с тобой награждены: сутки возле Шурика пробыли и не на «губе»!
Мисячкин, и верно, за время дежурства к ним не придирался, а в конце наряда даже пообещал походатайствовать о поощрении. Слово своё, правда, не сдержал. Но происшествие в патруле запомнилось надолго. Оно ещё больше сблизило Кравца и Захарова. Не зря говорят, что испытания укрепляют дружбу.
Приключения, о которых мечталось в КВАПУ, начались сразу же – на курганском вокзале.
Поклажу выгрузили и по частям перетащили в зал ожидания. Шалов отправился за билетами. Поскольку воинской кассы на вокзале не было, процесс покупки обещал затянуться.
Кравец осмотрелся.
Зал был забит до отказа и поражал разнообразием пассажиров. Почтенные семейства: муж, жена, дети. Путешественники-одиночки, в основном мужчины средних лет или старушки с сетками, вязаными кошёлками и дерматиновыми сумками. Сновали туда-сюда какие-то тёмные личности. Милиционеры прохаживались с безразличным видом. Военных людей, кроме их караула, не было. Да и откуда им взяться, если во всём Кургане воинских организаций – только училище да военкомат…
У Кравца сами собой сложились строчки:
На вокзале суета людская,
Люди честные и люди разные,
Пробираются в толпе, толкаясь…
Дальше ничего не приходило на ум. Кравец хотел записать родившееся, но для этого надо было лезть в вещмешок за заветным блокнотом и авторучкой. На глазах Мэсела делать этого не хотелось – опять начнёт ехидничать.
Кравец снова оглядел людское скопище. Его внимание привлекла одна бродяжка. Таких зовут «синявками». Она уселась на цементный пол прямо напротив курсантов. Достала из сетки чекушку, заткнутую обрывком газеты, и алюминиевую миску, такую же, как в училищной столовой. Зубами вытащила затычку. Перелила содержимое «мерзавчика» в чашку и накрошила туда серого хлеба. Потом размешала спиртовую тюрю ложкой и неторопливо принялась хлебать, поводя вокруг мутными глазами, причмокивая и громко икая.
Кравца передёрнуло: «Откуда берутся такие? Неужели и эта старуха – тоже советский народ?..» Он испугался собственной крамолы и постарался найти какое-то внятное объяснение увиденному: «Может, она и есть один из тех буржуазных пережитков, о которых нам говорили на научном коммунизме?.. Пережитки эти не изжиты, с ними надо бороться!» Его осенило: «Наверное, у неё родители были пьяницы… И не нашлось рядом настоящего человека, который помог бы отыскать правильную дорогу в жизни… Для того и нужны коммунисты, чтобы помогать таким, как она… Но как помогать? Дать ей денег? Так она потратит их на новую бутылку… Да и не видно что-то желающих помочь… Хотя, наверное, среди тех, кто в зале, есть и коммунисты, и комсомольцы… Мы, например… Да, как-то трудно представить себя в роли спасителя этой грязной, вонючей… Язык не поворачивается сказать – женщины…»
Кравец почувствовал, что его замутило.
– Я ненадолго… – сказал он Захарову, передал ему