Мать Мария (Скобцова). Святая наших дней. Ксения Кривошеина
учебных заведений, организованных в 1904 году группой учителей-энтузиастов. Одним из основных принципов было не раздельное, а совместное обучение юношей и девушек. Вместе с моей мамой и ее сестрой учились дети известных петербуржских семей. Круг общения моего дедушки Александра Павловича был чрезвычайно широк. Он был не только врачом, но и известным лектором, затрагивающим темы психологии, семьи, искусства, литературы и т. д. Поэтому, по всей видимости, ничего удивительного не было в том, что через общих знакомых семьи Омельченко Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева пригласила погостить в свое имение под Анапой мою маму, ее сестру и брата. Моей маме, Марии Александровне, было в то время уже 17 лет, ее сестре – 19, брат был значительно моложе. Поэтому неудивительно, что между уже взрослыми девушками и Елизаветой Юрьевной сложились теплые, дружеские отношения. Во время обеда и ужина, когда все собирались за одним столом, шли разговоры о происходящих вокруг событиях. Елизавета Юрьевна очень любила рисовать, рисунки свои она охотно дарила гостям из Петербурга. Перед отъездом Елизавета Юрьевна подарила папку со своими рисункам сестрам Омельченко, а также свою поэму “Мельмот-скиталец”.
Пришло время революции, разрухи, репрессий. Видимо, опасаясь за судьбу своих детей и меня, Александр Павлович никогда не говорил о хранящихся у него в кабинете рисунках матери Марии. Было большим мужеством в годы гонений на Церковь хранить дома рисунки на библейские темы. Кабинет моего дедушки был всегда в полном моем распоряжении, я могла брать и читать что угодно, но единственным неприкосновенным местом для меня и всей семьи был письменный стол, где хранились документы и рукописи. В 1935 году был репрессирован мой отец (искусствовед). В любой момент к нам могли прийти с обыском, тем удивительнее, что рисунки матери Марии остались непотревоженными. Началась война, всю блокаду Александр Павлович работал в Ленинграде, несмотря на страшный холод, ни книги, ни рукописи, ни картины не были сожжены. Однажды во время войны осколки от разорвавшегося снаряда попали в комнату моего дедушки, стол, в котором хранились рисунки матери Марии, остался неповрежденным.
Я убеждена, что моя семья осталась в живых и перенесла войну благодаря Дару, полученному от матери Марии, который нам удалось чудом сохранить!
Вот так эта папка с рисунками дожила до 1953 года в столе Александра Павловича Омельченко. Только после его смерти моя мама рассказала мне об истории их появления в нашей семье. До 1977 года мы не рассказывали никому о находящихся у нас работах матери Марии. В том же семьдесят седьмом году Елена Александровна решила отдать часть коллекции в Русский музей. Моя мама и я были в то время против этого, мы считали, что реликвия должна оставаться в семье. Сейчас я понимаю, что передача части рисунков Русскому музею была единственно правильным решением, но мы были категорически против отдать все рисунки. Оставшиеся у нас рисунки не были никому показаны. В 1987–1988 годах я и моя дочь пытались заинтересовать Русскую Православную