Я вернусь через тысячу лет. Книга 3. Исай Давыдов
типов: выросшие из древних крепостей и охватившие их концентрическими кругами жилых кварталов, которые живописно впитали в себя все неправильности земли, или современные, новые, расположенные чёткими прямоугольниками и ромбами, подмявшие под изначальную заданность все вольности отведённых им участков. Просторная, широко, вольготно размахнувшаяся по планете страна, равномерно насыщенная городами и живописными посёлочками, заводами и искусственными водохранилищами возле плотин, космодромами и первозданными заповедниками, охваченная морями, пропоротая в разных направлениях горными кряжами, кажется спокойной, мирной, вполне благополучной. Нигде на её просторах не стреляют, не видно изготовившихся к бою армий или толп протестующих людей.
– Понравилось? – спрашивает Нур-Нур. – Хороша моя земля?.. Хотя бы на первый взгляд… Я долго думал, что она лучше всех на свете. Про это мы с детства слушали песни и пели их сами. С этим я вырос. Этим гордился. Хотя какие-то сомнения возникали. Стоило поглубже копнуть историю – и возникали сомнения. Но они тревожили душу, и я гнал их прочь. Всё же что-то оставалось от них, врезалось в память, копилось одно к одному. Вот хоть такое…
Богато одетый большеглазый и темнокожий человек возлежит на роскошном диване. Возле него столик с яствами. А возле столика сидит босиком на полу скромно одетый белокожий и рыжий воин – в кольчуге, но без оружия. Они вполне мирно беседуют. А потом этот же рыжий, но уже с мечом, ведёт необозримое темнокожее войско на крепость, которую защищают белокожие и рыжеватые воины. Такие же, как предводитель темнокожего войска. И крепость падает, и захватчики терзают её, жгут, грабят, насилуют…
– Это один из героев нашей истории, – объясняет Нур-Нур. – Он предаёт города своего народа чужеземным захватчикам. Он отлично знает, где слабое место наших крепостей. А детям в школе рассказывают, что он всеми силами собирал единое государство из раздробленных владений и готовил будущее свержение сегодняшнего чужеземного владычества. Однако при жизни своей он практически укреплял его… Или вот ещё один подобный властитель…
Воины волокут красивую юную девушку, пинают ногами её старого седого отца, вталкивают её в повозку, привозят в роскошный дворец, ведут в спальные покои властителя. А потом под окнами этих же покоев, на глазах толпы, отрубают отцу девушки руки, ноги, голову. Полуодетый властитель спокойно смотрит на казнь из высокого окна богатого терема. Девушка бьётся в истерике на растерзанной постели.
– Это всего лишь один из бесчисленных эпизодов той страшной эпохи, – слышу я голос Нур-Нура. – Отцов и мужей красивых женщин травили ядом, отдавали на растерзание диким зверям, замуровывали живьём в крепостные стены. Невозможно показать все те ужасы, которые тогда подряд творились в столице моей страны. Позже погибали и сами красавицы, вырванные из своих семей. Яд был для них наиболее лёгким способом ухода из жизни. Их место во дворце занимали другие. Правителю позарез надо было собрать у себя всех известных красавиц… А в наших школах всё это выдавалось за борьбу с крамолой вассалов, которые якобы хотели разорвать страну на части.
Впрочем, изредка вассалы не выдерживали и поднимались против тирании. Целыми городами. Расправа была в таких случаях столь жестокой, что я не решаюсь показать тебе картины изуверских казней своих же граждан. Эти казни невозможно смотреть. Покажу лишь то, как расправлялся этот наш правитель с жёнами и детьми бунтовщиков. Расправлялся с женщинами и малолетками, которые сидели по домам и ни в каких восстаниях не участвовали.
…Я вижу, как воины с мечами и кинжалами на обрывистом берегу реки срывают с женщин одежды, связывают им назад руки с ногами, привязывают к талии младенцев и в таком виде, изогнутых колесом, сбрасывают с обрыва в воду. А по реке кружатся лодки, и другие воины баграми бьют по головам и топят тех, кому удалось выплыть.
Представляю, какой дикий нечеловеческий визг стоял тогда над рекой. Воспроизвести его Нур-Нуру, видимо, не удалось.
Ничего более жуткого, чем эта сцена, видеть мне в жизни не доводилось.
– Этого тирана, – слышу я голос Нур-Нура, – историки прозвали «Жестокий». И в школе нам внушали, что жестоким он был только с врагами нашего великого и прекрасного государства… А вот ещё один наш тиран…
Десять новеньких виселиц стоят в ряд на каменном возвышении. Десять молодых мужчин интеллигентного вида стоят возле виселиц. И примерно полсотни одинаково одетых воинов с кинжалами окружают это возвышение на земле. Толпы вокруг нет. Поодаль виднеются крепостные стены. Что-то вроде плаца внутри крепости. Последние минуты перед казнью. Кто-то громко читает какой-то текст. Потом другой голос заунывно тянет молитву. И вот уже приговорённые болтаются на перекладинах. Вдоль ряда виселиц медленно проходит высокий лысый человек с тяжёлым взглядом, в прямоугольном мундире, наглухо застёгнутом на все пуговицы.
– Этот наш государь, – комментирует голос Нур-Нура, – тоже боролся с крамолой – вешал цвет нации или десятилетиями мурыжил его на каторге, в рудниках. Казнили и отправляли на каторгу тех, кто хотел сделать власть выборной, а не наследственной, кто хотел ввести справедливые законы и поставить их выше человека. На виселицах