Ода абсолютной жестокости. Тим Скоренко
голым.
По дороге к выходу заглядываю в спальню. Бельва одета. Она выплывает ко мне и целует меня в губы.
– До вечера, – говорю я.
Конь осёдлан: у Жирного всегда есть наготове осёдланный конь. У меня вообще нет своего коня, поскольку меня послушается любой. Боятся – но слушаются.
Сегодня – гнедой. Красавец, бока начищены, грива причёсана. Бондой зовут.
Партизан выглядывает из соседнего стойла. Его кислая физиономия меня раздражает, но я никогда не наглею с Партизаном. Если что-нибудь с ним сделать, весь день ни одна лошадь слушаться не будет. Партизан им – бог и царь. Я не понимаю, как он это делает, но если он шепнёт Бонде сбросить меня по дороге, Бонда так и сделает, невзирая ни на что.
– Это для Жирного, – говорит Партизан.
– Плевать, – отвечаю я.
Вывожу Бонду из конюшни. Солнце бьёт в глаза. Запрыгиваю в седло. Дробовик больно бьёт по ноге. Морщусь и дёргаю поводья. Бонда трогается.
Спокойным шагом пересекаю двор. Смотрю на быдло сверху вниз. Какая-то девка, незнакомая, видно, недавно совсем появилась, смотрит на меня с интересом. Вернусь – обработаю. На крыльце основного здания стоит один из быков Жирного. Он смотрит на Солнце, не щурясь, точно слепой. Я отвожу глаза.
На воротах сидят Чихарь и Пыхарь, практически близнецы. Они синхронно дёргают за рычаги, створки разъезжаются, пропуская меня наружу.
Деревня Жирного – большая. Много дворов. В отличие от других наместников, Жирный живёт в самом центре, и укрепления у него деревянные. У наместника Тынды по прозвищу Стекляшка четырёхэтажный дворец с лепными украшениями, а деревенька – маленькая и убогая. У наместника Арны по прозвищу Рак – каменный замок в центре большого города. Мне не нравятся города. Я бывал в городах несколько раз, и всегда попадал в переделки. Здесь – лучше.
Пускаю коня в галоп. Быдло пытается уйти с дороги, но не все успевают. Сшибаю какого-то мужика с большой корзиной в руках. В корзине яйца, они плюхаются на землю, разбиваются. Слышу сзади крик.
Деревню проезжаю за несколько минут: вдалеке уже виднеется амфитеатр.
Дорога идёт через поле. По обе стороны – колосья. Навстречу бредёт одинокая фигурка. Женщина с соломенными волосами. Останавливаю коня в нескольких метрах от неё, спрыгиваю.
Женщина смотрит на меня исподлобья. У неё широкое веснушчатое лицо, под рубахой – полная красивая грудь. Иду к ней. Женщина что-то чувствует, начинает отступать. Бегу, она – от меня.
Запутывается в подоле, падает лицом вниз. Сажусь на неё, задираю юбку, сдираю с себя штаны. Ёрзаю на ней несколько минут, она только скулит, глотая пыль. Поднимаюсь, отряхиваюсь. Женщина лежит на земле и тяжело дышит. Иду к коню, неожиданно в глазах мутнеет, затем проясняется. Наверное, это было лишним. Иногда стоит стерпеть.
Запрыгиваю на коня. Женщина тяжело встаёт. Скачу дальше. Оглядываюсь: она смотрит мне вслед.
Амфитеатр в получасе езды. Он огромный: четыре уровня, широкая овальная арена. Я слышал, что где-то есть такой же, даже больше, но каменный.