Узник неба. Карлос Руис Сафон
перестань рыдать и скажи, как тебя зовут.
Пленник шепотом повторил свое имя:
– Фермин Ромеро де Торрес…
Господин комендант вздохнул, не скрывая досады:
– Послушай, ты испытываешь мое терпение. Я готов помочь тебе, а ты вынуждаешь меня делать то, чего мне вовсе не хочется, – а именно связаться с Фумеро и сообщить ему, что ты у нас.
Пленник заскулил, словно израненная собака, и затрясся всем телом. Коменданту явно не нравилось происходящее. Он искренне желал поскорее покончить с процедурой, поэтому, обменявшись взглядом с охранником и не тратя попусту слов, ограничился тем, что вписал в анкету имя, названное арестованным, и выругался вполголоса.
– Будь проклята эта война, – пробормотал он, когда арестанта увели в камеру, протащив голым по коридорам, где на полу стояли лужи.
2
Прямоугольная камера была темной и сырой, с пробитой в скале крошечной отдушиной, через которую поступал свежий воздух. Зарубки и надписи, вырезанные прежними «жителями», покрывали стены. Люди писали имена, даты или оставляли другие свидетельства своего существования. Кто-то из несчастных истово выцарапывал кресты в темноте, но Господь их, похоже, не замечал. Железные прутья, запиравшие камеру, были источены коррозией и оставляли на ладонях налет ржавчины.
Фермин скрючился на тюремной койке, пытаясь прикрыть наготу куском рваной дерюги, которая, видимо, служила и одеялом, и матрацем, и подушкой. Сумрак окрашивался в медные тона, словно во тьме растворился слабый отблеск угасающей лампады. Вскоре глаза привыкли к вечной мгле, а слух обострился настолько, что стал улавливать малейший шорох сквозь монотонную капель и отголоски ветра, сквозившего в щели.
Фермин провел в камере около получаса, когда взор его различил в дальнем углу бесформенный предмет, напоминавший куль. Фермин встал и, робко приблизившись к свертку, увидел грязный парусиновый мешок. Холод и сырость пробирали до костей, и хотя запах, исходивший от тюка, испещренного темными пятнами, не сулил ничего хорошего, Фермин подумал, что найдет внутри арестантскую робу (никто так и не позаботился выдать ему одежду), а если повезет, то и одеяло, чтобы укрыться. Он опустился рядом с мешком на колени и распутал узел, стягивавший горловину.
Фермин отвернул край парусины, и в дрожащем свете едва теплившихся в коридоре лампочек открылось лицо, показавшееся в первое мгновение лицом манекена – куклы для демонстрации костюмов, которые портные любят выставлять в витринах. Но тошнотворная вонь наводила на мысль, что перед ним вовсе не манекен. Зажав нос и рот ладонью, Фермин стащил с него мешок и резко попятился, отступая до тех пор, пока не уперся спиной в стену камеры.
Умерший, мужчина неопределенного возраста (ему можно было дать от сорока до семидесяти пяти лет), весил всего килограммов пятьдесят. Длинные волосы и седая борода укутывали большую часть исхудавшего торса. Костлявые руки и пальцы с длинными скрюченными ногтями напоминали птичьи лапы. Роговица в широко открытых глазах мертвеца