Любопытная. Жозефен Пеладан
женщины). Стремясь же поразить воображение принцессы картинами разврата и злодеяний, Небо́ (Пеладан) иной раз достигает неожиданного эффекта, возникающего если не в сознании принцессы, то в воображении читателя: в финале одного из пятнадцати эпизодов неторопливое повествование неожиданно ускоряется, творящееся вокруг зло сгущается до гротеска, а добродетельная Поль выхватывает нож и закалывает одного из злодеев. Принцесса, похоже, не верит в свое идеальное предназначение даже тогда, когда рефлексия Небо́ обрывается на полуслове, а в дверь дома автора стучит судебный исполнитель: Поль желает «быть счастливой» здесь и теперь, «в водовороте жизни». Но опытная куртизанка предупреждает Поль – любовь к «мужчине, одержимому несбыточной мечтой» едва ли принесет счастье («когда женщина бросит к его ногам свою красоту, доброту, молодость, он выпьет все в одно мгновение, словно раскаленная на солнце земля – первую каплю дождя»), Пеладан не скрывал, что его тексты походят на книги «лишь тем, что имеют переплет»[13], и «Любопытная» – задолго до «нового романа» – становится примером смешения жанров. Так, метафизическая рефлексия о происхождении человека, судьбе христианства и месте художника в обществе помещается в контекст оргии в парижском особняке: принц, сожительствующий с проституткой, ностальгирует о былой славе своего титула и пытается выяснить, отчего талантливый портретист Небо́ прячет ото всех свои рисунки.
Рисунки Небо́ – поиски формы – выполнены карандашом или куском угля. Атмосфера романа – тьма, со скользящими по ней отсветами и бликами («тусклый свет висевшей над дверью лампы тонким лучом разрезал темную гравюру»), Париж – современный Вавилон, символ «конца века» – предстает средоточием порока, городом-оргией, но также серией внезапных, таинственно-прекрасных, оккультных эскизов:
«Внезапно, словно из-под ладони дискобола-великана, разорвавшего тяжелые облака, в небе засияла полная луна, рассыпав над Парижем серебряный дождь. Выступили контуры куполов, побледнели красные пятна уличных фонарей, рассеялся туман, и в бесконечную даль растянулся чудовищный город, спящий беспокойным сном, тревожимым видениями».
В Париже Пеладана площадь Пигаль – место легкомысленных удовольствий – называлась площадью Мартир, Внешние Бульвары были границей города, а базилика Сакре-Кер – еще только деревянными строительными подмостями на земляном полотне. Но художник (писатель?), «непостоянный в любви и мятежный душой», стремился запечатлеть фрагмент уходящего столетия, придав ему «самую отчетливую форму, самое красноречивое выражение».
Елена Быстрова
Любопытная
Второй роман этопеи «Закат аатинского мира»1
МОЕМУ БРАТУ И УЧИТЕЛЮ, ДОКТОРУ АДРИАНУ ПЕЛАДАНУ МЛАДШЕМУ2,
отравленному 29 сентября 1885 аптекарем Вильмаром Швабе из Лейпцига, отославшему ему, вместо одной тысячной, одну десятую стрихнина – дозу, достаточную, чтобы убить 1
Beaufils С. Joséphin Péladan (1858–1918), essai sur une maladie du lyrisme. Grenoble: Jdrome Millon, 1993.