Далеко от неба. Александр Косенков
отыскал?
– Его.
– Давно?
– Порядком.
– Знаешь, что за сокрытие государственных кладов полагается? – почему-то шепотом спросил секретарь.
– Какое такое сокрытие, ежели я его на сопротивление фашизму передаю? – тоже понизил голос Иннокентий.
– А если там больше, чем тридцать килограммов?
– Может, и больше.
– А ты только тридцать?
– Ну.
– Остальное пусть лежит?
– Пускай.
– Про запас?
– Про запас. Мало ли чего. Сколь у нас с начала веку потрясениев разных было. А до конца еще далеко. Глядишь, снова пригодится.
– Вот что, гражданин Иннокентий Рудых… Прикажу я тебя сейчас под арест, а потом под конвоем до самого… Где оно там у тебя?
– Кто ж его знает? Под конвоем и вовсе в другую сторону можно наладиться.
– Ясно. А если я с тобой? В единственном числе. Для партийного контроля. Чтобы все до грамма…
– У меня на этот случай, гражданин секретарь, свой контроль имеется.
– Интересно. Кто такой?
– Совесть.
– Ты еще Бога помяни.
– Чего его без дела поминать. Он и так все видит.
– Ты это серьезно?
– Серьезней некуда.
– Не думал я, Иннокентий, что ты такая запутанная личность. А я тебя еще в партию намечал принимать.
– Без надобности.
– Думай, что говоришь.
– Без надобности я ей. Сроду, кроме себя, никем не руководил. Да и сам в поводырях не нуждаюсь. Ну, нести золотишко или повременить еще, пока немец под самую Москву не подойдет?
– Быстрее чем за неделю не обернешься?
– Дожжь наладится, и за неделю не обернусь. Места наши – сам знаешь: не болотина, так осыпь. Да и вода нынче дурная – прет почем зря. Ты бы мне коня доброго приказал. Карька моя все ноги посбивала.
– Возьми на конном. Сошлешься на меня.
– Ну и ладно. Быстрей не быстрей, а через неделю буду.
Иннокентий повернулся уходить, но секретарь придержал его за плечо.
– Знаешь, что я с тобой сделаю, если все, что ты мне тут наплел, провокация?
– На хрена она мне?
– Вот и я так думаю. Только учти, за такие шуточки статья без снисхождения.
Иннокентий высвободил плечо из-под цепкой секретарской руки и пошел по коридору к выходу.
В комнате, из которой высовывалась голова взъерошенного человека в очках, было слышно почти каждое слово разговора. В ней вплотную к двери, сдерживая дыхание, стояли двое – уполномоченный по заготовкам из области Виталий Васильевич Горнов и главный счетовод райкома Вера Степановна Шабалина. Когда шаги секретаря затихли за дверью его кабинета, Вера Степановна, не первой молодости, но все еще симпатичная и статная женщина, осторожно убрав руку Горнова со своей талии, прошептала: – Ну Кешка… Скажи кому – не поверят. Все они Рудых с придурью. Что батя был, что братаны оба.
– Отсутствие