Маёвский букварь. Дмитрий Николаевич Курилов
Человек.
…Так же внезапно голос обрывается, зажигается свет, и вы столь же экстазно аплодируете, стоя, молча и не успев еще разобраться ни в себе, ни в песне, ни в том, что произошло. Перед вами снова молодой мужик, лет 35-40, не больше,глаза снова смотрят вдаль и ввысь, губы шепчут тихо слова благодарности. Он уходит.
Вы говорите «талант», рассказываете знакомым, все восторгаются, удивляются: «это чудо! это непостижимо! это невероятно!» А в сущности ничего и не было – того, что вы себе возомнили.
Просто человек спел свою песню.
В общем, милые такие элитарные штучки. Но для меня, замаянного МАИ и маёвцами, это, что ни говори, была отдушина.
И песни свои первые я принёс в «Бригантину». И приглянулся ими, песнями.
В общем, всё это было очень мило, ласково и невинно.
Ну а потом, на третьем курсе, началось…
То Багира у меня на коленях.
То Таня Горохова в ночной сорочке, на кухне Маринки-Ленькиной квартиры, с голыми ногами. Тоже у меня на коленях, и я не знаю, что с этим делать.
То мы с Леной Комаровой просто гуляем по улочкам Москвы.
То Наташа через всю Москву летит ко мне, чтобы записку оставить на вахте общаги про конкурс песен.
И даже Марина наша основная вдруг фиктивный брак предлагает. Чтобы начинающий поэт Дима Курилов в Москве смог остаться.
Короче, это был если не малинник, то цветник уж точно. И я расцвёл – как там у Маркеса Пруста? – под сенью девушек в цвету? Вот именно. Примечание редактору: если вы исправили Маркеса на Марселя, верните Маркеса обратно – это специальная шутка. Для тех, кто не понял, в чём шутка – почитайте Пруста. Или хотя бы Маркеса.
В общем, мне было приятно в группе девушек нервных, в остром обществе дамском. Но я как-то по-тихому уходил от дальнейшего развития, углубления и усугубления.
Возможно, потому что не хотел разрушать тонкий круг своеобразных лит-отношений.
Возможно, потому что был влюблён в другую девочку и считал нечестным пользоваться ситуацией. А может, просто стеснялся – в силу своей юношеской девственности.
А потом «перестройка» закончилась, и я с «Бригантины» спрыгнул.
Поступил в Литинститут, женился.
Остальные матросы и матроски нашего учебного кораблика также оказались на берегу, осваивая капиталистические реалии.
Дмитрий Юрьич неожиданно предложил всем называть его Димой, и все, кроме меня, на это клюнули, а Марина Чёрная так освоилась, что даже чуть не выскочила за него замуж, но потом быстро освоила иврит и уехала применять его на практике – в Израиль.
Марина Рыжая вышла замуж за Лёню Когана и перед самым путчем 1993-го уехала с ним в Германию, родила троих детей, разошлась, влюбилась в местного дантиста, он её бросил, она устроилась к нему садовницей, сын этого немца обвинил её, что она травила отца – короче, попала Маринка в немецкую тюрьму и получила незабываемый эмигрантский опыт.
Ещё с одной нашей подругой, Катей, случилась печальная история. Катя вышла