Вольное царство. Государь всея Руси. Валерий Язвицкий
ипского сукна, – глухо ответил Иван Васильевич и, одеваясь, спросил: – Чаю, братья-то оболгали уж мя пред матерью?
– Недовольны тобой. Мало-де тобой им дадено. Бают: «Иван все-де собе взял, а нам крохи малые. Полон отпустить велел без окупа. Москва-то, – бают, – почитай сто пудов серебра да золота собе берет, а нам токмо то, что сами взяли».
– Мало взяли-то? – сверкнув глазами, воскликнул великий князь. – Все, что в пасть полезло, все, яко щуки, заглонули. Не хуже татар новгородскую землю грабили… – Иван Васильевич смолк, надевая кафтан и застегиваясь, но вдруг опять весь вспыхнул. – Да не собе яз все беру! На государство все идет, на войско и прочее! – крикнул он. – Государство-то едино для всей Руси, и государь-то един, а они все государями хотят быть, в Шемяки норовят. Сами же, опричь своей собины[19] ведать ни о чем не ведают.
Иван Васильевич совсем разволновался, но, выпив прямо из жбана несколько глотков крепкого хмельного меда, успокоился. Оправив волосы, он обернулся к своему другу и молвил негромко:
– Ну, идем, Данилушка. Матунька, поди, заждалась, обидится.
В покои старой государыни Иван Васильевич вошел с обычным выражением лица, на котором нельзя было угадать ни чувств, ни мыслей его.
Перекрестясь на иконы и садясь потом за стол, он молвил:
– Прости матушка, задержал яз трапезу-то.
– Ништо, сынок, ништо, – ласково ответила Марья Ярославна, – мы тут о походе твоем баили.
Взгляд Ивана Васильевича на один только миг скользнул по лицам братьев, заметив в них натянутость и замешательство. Государь усмехнулся и сказал матери:
– Рать сия для Новагорода небывалая, да и победы-то наши – дай бог всякому. Вборзе пир хочу нарядить в столовой избе для братьев моих, царевича Даниара, князей подручных, бояр, воевод и дьяков своих. И по всем полкам повелю водок и медов разных раздать, дабы и вои все победу праздновали.
– Тобе-то легко вино полкам рассылать, – начал со скрытым раздражением князь Андрей большой, но великий князь громко рассмеялся.
– Не бойсь, Андрей, – сказал он весело, – в Москве хватит и на полки братьев моих.
Иван Васильевич заметил, что Андрей большой смутился, а другие братья были довольны, матушка же ласково улыбалась.
– Яз, – продолжал великий князь, – и черным людям московским и посадским велю бочки браги и пива на площади выкатить.
– Добре, добре, сыночек, – весело сказала Марья Ярославна, – днесь ты отца своего мне напомнил. Любил он, Царство ему Небесное, народ-то потешить.
Начался обед, и беседа стала по-родственному мирной, но к концу трапезы старая государыня исподволь и осторожно начала печаловаться перед Иваном Васильевичем о братьях его младших, дабы им уделил он что-либо из добычи своей.
Мрачным огнем загорелись глаза великого князя.
– Нет у меня добычи, – сурово молвил он, – то все дары не мне, сыну твоему, а государю московскому. У них же и даров довольно, а добычи
Собственность, личная выгода.