Огненный дождь. Денис Субботин
коль так, – кивнул князь. – Иди!
Добробог, коротко поклонившись напоследок, махнул рукой и повёл своих ведунов на корабль. Лютень вновь обернулся, ища жену с сыном…
– Скажи слово, княже! – вновь сменил ход его мыслей ведун. – Люди ждут. Твой род ждёт!
Лютень обвёл взором берег. И впрямь, ждут… Даже затихли, плач почти прекратился и воины, всё ещё идущие и садящиеся на ладьи и струги, насады и кочи, шли сейчас почти в полной тишине.
– Други мои и братья по крови! – высоко подняв руку, в которой сам собой оказался меч, громко сказал Лютень. – Мы уходим на бой, и многие, наверное, не вернутся. На то война и война… Ждите нас! Ждите, и мы, зная это, будем сражаться так, чтобы позор не пал на память предков наших, чтобы потомкам не было стыдно поминать нас! Так, как мы поминаем Грома Холмгардского! Как поминаем воина Яра Торгардского[22]!
– Мы верим в вас! – немедленно ответил ведун Добросвет. – Слава Светлым Богам!
– Слава Светлым богам! – хором ответили князь и народ.
– Слава Сварогу! – продолжил ведун, возвышая голос.
– Слава Сварогу! – единый стон тысяч голосов.
– Слава Роду! – уже почти кричал Добросвет.
– Слава Роду! – кричали в ответ люди.
В народе началась замятия. Матери, плача и не стыдясь слёз, поднимали детей вверх, показывали витязей. Воины расправляли плечи и шли на корабли с песней. Те, кто уже сидел, подхватили песню и вскоре старая боевая мелодия сотнями и тысячами глоток выводилась над мёртвой водой гавани. Её подхватывали всё новые и новые воины и даже женщины и те, кто оставался… Песня звучала гимном Сварогу и – сейчас больше – Перуну. Песня возжигала в жилах кровь и звала на подвиги, на бой и славную смерть. Ибо что может быть лучше и слаще для мужчины, чем смерть в бою, когда удаётся отомстить за погибшего мигом друга. А лучше – заслонить его от смерти. Пусть даже ценой собственной жизни. Ибо смерть – лишь миг высшей славы, а жить в бесчестии придётся долго…
Князь всё же не удержался, обнял ещё раз сына и жену, тряхнул за плечи обиженных и униженных Любослава и Тверда, низко поклонился перед Добросветом… Всё. Больше тянуть нельзя. Лютень бегом, не оглядываясь более, взбежал по сходням на борт «Лебедя» и огромный струг, повинуясь слитному движению дюжин гребцов, плавно отвалил от причала. Князь больше не оборачивался. Всё что надо было сказать, было уже сказано. О чём ещё можно говорить? Долгое прощание – лишние слёзы. Он так и не обернулся до тех пор, пока его струг – первым из всего ключа[23], не вышел за пределы гавани…
3. Ярослав и Тилла. Латырского море. Борт струга «Шатун», 23 день Липеца. Вечер
Ярослав так умотался за время подготовки к походу, что, как только его струг, носящий имя «Шатун» вышел в открытое море, завалился спать. Грести сейчас не требовалось – дул сиверко, и корабли шли под парусами. Все эти сотни и сотни боевых и торговых кораблей, на которых плыли двадцать тысяч воинов. Ну, почти двадцать – княжеская