Первая командировка. Василий Ардаматский
сосны, Самарин еще сдерживал себя, чтобы не сказать Карандову все, что он о нем думает. Только что, когда они рыли эту яму, Карандов вдруг выматерился и сказал:
– Надоело мне каждый день рыть эти могилы!
– Что предлагаете? – сухо спросил Самарин.
– С тобой мне каши не сварить. Ты собрался громить немцев, а я хочу спокойно пожить.
– С немцами?
– А что? Они тоже люди.
– Валяйте, с ними у вас каша получится.
– И даже с маслом.
Самарин задохнулся от злости, не мог говорить…
Карандов, вытянув свои длинные ноги, уже спал, негромко всхрапывая.
Глава четвертая
Они расстались, по счету Самарина, на двадцать третий день скитаний.
Последние дни они уже не спорили – обоих утомила безысходность споров. Карандов становился непереносимым. Он нервничал оттого, что немцы все чаще попадались на их пути. Идти строго на восток было все труднее и опаснее, приходилось петлять, чтобы обойти стороной опасные места, густо насыщенные вражескими войсками.
В то предрассветное утро, когда они искали себе убежище для дневки, Карандов сказал спокойно и твердо, как об окончательно им решенном:
– Дальше не пойду. Мне эта игра в кошки-мышки осточертела.
– Поступайте как хотите, – устало отозвался Самарин.
– Ну ты скажи, на кой черт нам твоя Москва, занятая немцами?! – вскинулся Карандов и, не дожидаясь ответа, продолжал уже спокойнее, и даже примирительно: – Зиму переждем в глухой деревеньке, а к весне война кончится наверняка, и все будет ясно.
– Одно могу сказать – вы просчитаетесь, – как только мог спокойно ответил Самарин.
Карандов обозлился:
– Вот что, Самарин, заткнись-ка ты со своими внушениями! Не хочу их слышать! С меня хватит! Учит, учит, а ты погляди на себя! Зарос, как обезьяна, лежит в грязи, от страха не дышит, а рассуждает… Тебе попом быть: что бы ни случилось – на все воля Божья. Иди, иди в попы, патлы уже отрастил.
Действительно, оба заросшие по глаза, они лежали в мокром, глиняном кювете и наблюдали за деревенькой из пяти хат – нет ли там фрицев?
Самарин промолчал.
Немцев в деревне вроде не было. Вообще никого не было видно – за все утро ничто там не шевельнулось.
– Пошли, – сказал Карандов, и первый направился к стоящему на отлете покосившемуся сараю.
Тут они и устроились на дневку. Самарин зарылся с головой в кучу гнилой соломы. Карандов приготовил себе место рядом, но не лег.
– Пойду промышлять шамовку. – И бесшумно вышел из сарая.
Самарин тут же уснул.
Проснулся как от толчка и с ощущением тревоги. Уже смеркалось. Карандова рядом нет, и лежбище его нетронутое. Виталий вскочил и, чтобы согреться, начал подпрыгивать, делать резкие движения руками, побегал от стены к стене. Согрелся. Захотелось есть. А весь его запас – черствая краюшка хлеба. Он грыз ее и через приоткрытую дверь смотрел, что происходит в деревне. А там, как и утром, не было заметно никого живого.
Но