Дальше живите сами. Джонатан Троппер
за руку притягивает меня в свои медвежьи объятия. Да, так теперь выглядит мой братишка Филипп, который когда-то любил пристроиться в постели у меня под боком, и от него пахло детским лавандовым шампунем, и я рассказывал ему сказки, а он терся о мою уже колючую щеку своей нежной, круглой щечкой и теребил волоски у меня на руке. Он любил отгадывать, какая будет мораль в баснях Эзопа. Теперь от него пахнет сигаретами и ментоловой водой, и с тех пор, как мы виделись в последний раз, он изрядно прибавил в весе, особенно лицом раздобрел. От встреч с Филиппом в душе у меня всегда остается одинаковый шлейф – утраты и сожаления. Все бы отдал, чтобы ему снова было пять лет… пора невинности, пора счастья…
Филипп тянется через мою голову – пожать руку Полу, и тот торопливо и сдержанно отвечает на рукопожатие, стремясь ускорить процесс и вернуть похороны в правильное русло. Сестру Филипп чмокает в щеку.
– Ты потолстел, – шепчет Венди.
– А ты постарела, – отзывается он сценическим шепотом, так что все вокруг его отлично слышат.
За спиной Филиппа выразительно покашливает раввин. Филипп оглядывается, одергивает куртку.
– Прости, что прервал, Стояк. Продолжай, – говорит Филипп, на что Венди тут же дает ему щелбан. – Чарли! Простите, рабби Гроднер! – выпаливает Филипп, но слово не воробей, и по толпе прокатывается приглушенный смешок. Стояк, судя по выражению его лица, готов задушить Филиппа собственными руками.
– Прежде чем предоставить слово для прощания Полу, старшему сыну Морта, я хотел бы прочитать короткий псалом… – негодующе произносит Стояк.
– Как же я мог! – шепчет Филипп мне на ухо. – Вот идиот!
– Да ладно, с языка слетело.
– Но это неуважение к раввину!
Мне так и подмывает заметить, что получасовое опоздание на похороны собственного отца – это тоже неуважение к покойному и ко всем присутствующим. Но зачем тратить слова попусту? Филиппу не нужны ни советы, ни критика. С него все – как с гуся вода.
– Тише! – шипит нам Пол. Филипп подмигивает мне хитрым глазом.
Мы стоим у могилы отца, трое мужчин, трое Фоксманов, выточенные по одному лекалу, но прошедшие совсем разную обработку и шлифовку. Все мы унаследовали от отца черные курчавые волосы и квадратный подбородок с ямочкой, но за близнецов нас никто не примет. Пол похож на меня, но он крупнее, шире в плечах и суровей взглядом – этакий я, накачанный стероидами. Филипп тоже похож на меня, но тоньше и намного красивее, у него более изящные черты лица, улыбка шире и обольстительнее – сама по себе, от природы.
Когда Стояк дочитывает псалом, наступает черед Пола, однако вместо панегирика умершему он, по сути, произносит благодарственную речь, будто только что выиграл конкурс на звание самого преданного сына. Он благодарит отца за то, что тот научил его вести дело, благодарит свою жену Элис за то, что она помогала ему в магазинах, пока отец болел, благодарит маму за заботу о папе, а потом, довольно многословно, рассказывает, каково было работать с отцом и что такое их бизнес, “Спорттовары