Бумажный театр. Милорад Павич
Например, он не вошел в большую немецкую антологию современной сербской поэзии. Далее, в Китае был напечатан плагиат его романа «Хазарский словарь» (см. Британскую энциклопедию), а сербский театр нашего времени, как заметил один театральный критик, останется в памяти потомков благодаря тому, что на сербской сцене никогда не ставили Павича. Кроме этого некий специалист по испанской литературе перечислил все испанские библиографии, в которых не упоминается Павич, а русский прозаик Виктор Ерофеев использовал Павича в качестве персонажа одного своего произведения. А еще один писатель под именем Павича опубликовал свой собственный рассказ. Злые языки утверждают, что Павич – самый переводимый сербский писатель всех времен.
Сто пятьдесят шагов
Можно ли любить крепость? Можно! Я полюбил и люблю до сих пор белградскую крепость Калемегдан, возведенную во времена римлян на развалинах древних кельтских укреплений IV века до Рождества Христова. Калемегдан, который веками разрушали и отстраивали вновь и вновь, состоит из Нижнего и Верхнего города. Нижний город, предместье Белграда, полукругом простирается от мощеной мостовой Видин-ворот со стороны Дуная до Мрачных ворот, которые иногда затопляет разлившаяся Сава. Здесь, и на Саве, и на Дунае, когда-то были пристани, суда и лодки привозили сюда для продажи провизию и дрова, здесь поднялись дома горожан, две церкви, хамам, а немного выше была выстроена резиденция митрополита, от которой сегодня остались только стены с красивыми окнами и скамьями вдоль каждой из стен. А вдоль укрепленной городской стены тянется козья тропа – от порохового склада до Ризничарских ворот, которые относятся уже к Верхнему городу. На оба эти города, Верхний и Нижний, на башню над воротами деспота Лазаревича и на башню Якшича открывается прекрасный вид с реки, когда ешь стерлядь в одном из плавучих ресторанчиков, пришвартованных к берегу Дуная. Этот вид становится еще прекраснее, если залить стерлядь бокалом красного вина «Кровь жеребца» и приправить известным стихотворением сербского поэта позапрошлого века Лазы Костича, которое похоже на поэтический кубик Рубика – рифмуется при любой комбинации слов:
Нажить добро едва ль сумеет тот,
Кто до утра в кафане ест и пьет.
Нажить едва ль сумеет тот добра,
Кто ест и пьет в кафане до утра.
Нажить добра сумеет тот едва ли,
Кто до утра и ест, и пьет в кафане.
Но с чего бы это – любить крепость? Ответов несколько. Во-первых, сюда, в Нижний город, мы – моя жена Евстахия и я, художник Михайло Гловачки, – приходили, когда были еще молоды и беззаботны. Любили мы друг друга безумно и часто гуляли здесь с нашим маленьким сыном, которому тогда было не больше пяти лет. Во время этих прогулок, в предвечерние часы, мы играли с ним в одну игру, вроде пряток, в которую больше не играем, потому что сын вырос и с ним теперь не очень поиграешь, да и мы с Евстахией с тех пор постарели. Кроме того, мы поняли, что игра эта слишком жестока и не стоит ее воскрешать. Со временем мы даже начали стыдиться ее. А заключалась она в следующем.
Они вдвоем садились