Люди нашего царя (сборник). Людмила Улицкая
всего две памятные доски, а можно было бы повесить десяток. Вся русская история побывала в гостях у этого дома: Толстой, Скрябин, Блок, не говоря уже о более поздних и менее великих…
Витек, возвращаясь с работы, увидел, как бомж, кривой и мятый, как плохо надутый воздушный шар, большими корявыми пальцами пытается набрать код. Витек остановился поодаль, испытывая странное замешательство: душой он не принадлежал к тем, кто жил за кодовыми замками, он был хиппи-переросток, мальчик за сорок, бродяга, кое-какой поэт, бренчавший много лет на гитаре, прочитавший десяток книг, привыкший жить, не думая о завтрашнем дне, по-птичьи, знал, что от настоящего дна его отделяет неуловимый волосок – он много лет жил без паспорта, без дома, без семьи, и родной его город оказался за границей, мать давно спилась, сестра потерялась, отца почти никогда и не было… Он стоял и ждал, сможет ли нищий подобрать цифру, и решил, что в парадное его не впустит.
«Значит, я скорее из тех, чем из этих», – ухмыльнулся Витек с грустным чувством социального предательства.
Бомж справился с набором, и тут Витек догадался, кому принадлежала куча между дверьми и пустая водочная бутылка, которую он прихватил в подъезде вчера вечером, уходя на работу.
«Вот сволочь, спит под лестницей и здесь же гадит», – возмутился Витек, и сразу же усмехнулся своему возмущению. Он был настоящий интеллигент рабоче-крестьянского происхождения, хотя и полностью деклассированный.
Он вошел сразу за бомжем. Неубранная куча угадывалась под несколькими слоями сплющенных картонных ящиков. Витек стоял, положив руку на закругленное окончание перил, и ждал решения сердца. Это был давний его прием: если не знаешь, что делать, стой и жди, пока само не решится. Само и решилось – из-под лестницы спросили:
– Парень, ты здесь живешь? Стаканчика не найдется?
Витек заглянул внутрь. В негустой темноте к стене прислонен был ворох тряпья, из которого и раздавался голос. За пять шагов било в нос.
– Сейчас принесу, – ответил Витек.
– Может, одеялко какое или что, – пробурчал смрадный ворох.
Витек принес стакан. И никакого одеяла. Поставил стакан на пол возле бомжа.
– Чего стоишь? Налить, что ли? – спросил тот.
– Нет, я не пью. Спасибо. Я только хотел тебя попросить… Ты оправляться на улицу выходи. Ты же спишь здесь…
– А-а… учитель… Пошел ты… Двадцать градусов на дворе…
Рожа у него была страшенная, в редкой бороде, отекшая и сизая.
«Бедная Мамахен, – чуть в кучу не вляпалась», – подумал Витек и опять улыбнулся сам себе. – Нашел, кого жалеть…
– Топай, топай отсюда, все учителя… – глухо проговорил нищий, а остального Витек уже не расслышал.
На следующее утро Витек взял на поводок Тома и повел на улицу. Про расшитый черный ход ему не сказали. Том слегка упирался, и теперь Витек знал, почему тот упирается: бомжа боится.
– Пошли, пошли, Том. Не бойся, дурачок… Том чувствовал запах опасности и звуки невидимого