Музыка на Титанике (сборник). Евгений Клюев

      К автору этих строк

      век был не слишком строг:

      в общем, не бил по рукам… по строкам

      автора этих строк.

      Впрочем, и автор сам

      их не ему писал —

      собственно, он их писал облакам,

      собственно, небесам.

      Нету таких веков,

      нету таких оков,

      и не бывает таких дураков —

      взять да и променять

      на, например, альков

      шествие облаков —

      всех этих белых коней без подков

      медленный променад.

      Я бы, наверно, мог

      увековечить век —

      или хотя бы стать с ним наравне,

      если б я только мог,

      если бы я привык

      числить себя в живых,

      если б я был человеком, а не

      автором этих строк.

      Да нет, никуда я никем не зван —

      я просто иду на звон:

      я слышу звон, но не знаю, где он,

      и знать не хочу, где он.

      Должно быть, мне хорошо в пути

      и нравятся звуки над!

      А кто и зачем там звенит – прости,

      мне, в общем-то, дела нет:

      ведь так и былинка идёт – на свет,

      ведь так и любовь – на взмах,

      и каждый идущий вслепую свят,

      и весело нам впотьмах!

      Небесный меня отпоёт ксилофон,

      а может быть, барабан:

      жил, значит, на свете такой болван,

      который, мол, шёл на звон —

      мол, слышал звон, но не знал, где он,

      и знать не хотел, где он.

      Переписываться с Всевышним,

      перемигиваться с вчерашним,

      перешёптываться с дождём —

      больше нет у меня умений,

      и затянут туго ремень мой:

      с чем приходим, с тем и уйдём.

      И какою пришёл дорогой —

      той уйдёшь, ничего не трогай

      в этом мире: он весь не твой,

      он хорош лишь, пока не тронут

      и покуда грома не грянут

      над твоею над головой —

      а тогда уж твой жребий жалок…

      Не касайся опорных балок,

      не ступай на апрельский лёд,

      не ходи по чужим газонам

      и по прочим опасным зонам —

      не влезай, дорогой: убьёт!

      А они набирают опыт,

      метят в цель, в барабаны лупят…

      столько всякого на лотках:

      у того в руках арматура,

      у другого литература…

      у меня – ничего в руках.

      В свою защиту я скажу… увы,

      слова мои совсем без головы —

      мне нечего сказать в свою защиту:

      лечу, не признавая запятых,

      и только раздражаю понятых

      тем, что кучу, но не плачу по счёту,

      тем, что шучу – и сам же хохочу,

      что брызгаю чернила на парчу,

      что прогоняю прочь любую тучу

      и что не позволяю палачу

      меня любовно хлопать по плечу,

      что сам не мучусь и других не мучу.

      А дальше – что же… дальше промолчу

      и радоваться сердце научу,

      что снег пока не выпал и дождя нет,

      что я живу на свете наугад:

      немолод, неумён и небогат.

      Но мой сурок меня сопровождает.

      Тут такие на деревьях золотые плоды —

      словно все произошли от звезды,

      и такой тут на дорожке текучий песок,

      словно мёд и абрикосовый сок,

      и такой у Пантократора пламенный лик,

      что на небесах растрескался лак,

      и в пяти шагах такая херувимская рать…

      ах ты, Боже мой, да что ж говорить!

      У тебя пока остались все твои острова,

      твоя книжка записная именами полна,

      ты