Сказки давнего времени. Ивана Брилич-Мажуранич
а мать его дома от печали онемела».
Разгневался Палунко, не может ни себя ни сына видеть в этих чертогах; но не смеет ничего сказать, чтобы не разлучили его с ребенком. Решил он поэтому стать слугой при своем сыне, Влатке малом, думая: «Останусь же когда-нибудь я один на один с ребенком, напомню ребенку об отце и матери, убежим мы с ним; унесу я упрямца-сына, вернусь с ним к матери».
Так рассуждал Палунко и дождался таки дня, когда остался вдвоем с сыном, и шепнул он тогда царевичу: «Айда, сынок, бежим со мной, отцом твоим».
Но Влатко был еще ребенком совсем крохотным и так как долго пробыл в море под водой, то отца совсем забыл. Улыбнулся он, улыбнулся маленький царевич, и подумал: шутит Палунко – и толкнул Палунку ножкой:
– Ты не отец мой, ты шут, потому что перед Морским Царем кувыркаешься.
Кольнуло это Палунку в сердце, от обиды готов был он сгинуть. Отошел он и расплакался от обиды горькой. Собралась подле него челядь Царя Морского, и так один другому говорит:
– О, должно быть на земле он был настоящим вельможей, когда и среди такой роскоши плачет.
– Искренно говорю, был я таким же, как и Царь Морской. Имел я дитя, что мне в бороду цеплялось, жену, что про чудеса мне рассказывала, а лебеды, брат, сколько хочешь, не нужно было из-за нее ни перед кем кувыркаться! – говорить оскорбленный Палунко.
Дивится челядь такому богатству и не мешает Палунке тосковать по своем счастье. А Палунко остался слугой у малого царевича. Ухаживает он всячески за сынком и думает: когда-нибудь все же уговорю его бежать со мной. А царевич с каждым днем становится все необузданнее и беззаботнее и поэтому, чем больше пробегает дней, тем все за большего шута считает он Палунку.
II
Пока все это происходило, жена Палунки продолжала дома в одиночества тосковать. В первый вечер она на очаге поддерживала огонь и готовила ужин, но, не дождавшись Палунки, перестала обращать внимание на огонь и больше его не зажигала.
Сидит сирота безгласная на пороге и по дому не работает – не убирает. Не плачет она, не причитает, а лишь молча убивается в горе и тоске. Ни совета ни у кого не может она спросить, потому что лишена речи, ни пойти в море за Палунком, потому что от печали совсем ослабела.
И ничего другого не оставалось несчастной, как пойти в свои родные места, где была похоронена ее мать. Стоит она над могилой матери, и появилась перед ней прекрасная лань.
Заговорила лань немым языком.
– Не смей, дочь моя, сидеть здесь и убиваться, потому что сердце у тебя разорвется, пропадет и дом твой. Готовь каждый вечер Палунке ужин, а после ужина начинай прясть тонкую пряжу. Если не придет Палунко, то на заре возьми его ужин, мягкую пряжу, прихвати с собой еще и легкую свирель двурогую и отправляйся на прибрежные скалы к морю. Там заиграй ты в свирель, и змеи со змеенышами съедят ужин, а чайки пряжей твоей гнезда свои обложат.
Хорошо поняла дочь все, что ей мать говорила, и так и сделала. Каждый вечер она ужин готовить, а после ужина пряжу прядет. Не возвращается Палунко. Берет ранней зарею жена свирель,