Чизкейки и творожники в мультиварке. Отсутствует
в любой предмет размером с полукрону.
– Пап, а пап? – спрашивает один из них, увлеченный новым поворотом темы. – А он мог попасть в мысок бьющему?
– Да, малыш, вполне мог.
– Тогда, наверное, он всегда туда целился!
Папа рассмеялся.
– Вот, оказывается, почему старина ВиДжи всегда стоял с задранным вверх носком левой ноги.
– На одной ноге?
– Да нет же, Толстик. Пятка на земле, носок кверху.
– Пап, а ты знал ВиДжи?
– О да, я был с ним знаком.
– Он был хороший?
– Это был замечательный человек. Такой, знаешь, большой школьник, прятавшийся за густой черной бородой.
– А за чьей бородой?
– Ну, я хотел сказать, что он носил густую черную бороду. Он хоть и походил на предводителя пиратов из ваших книжек с картинками, но обладал добрым сердцем, словно у ребенка. Я слышал, что он умер, и все из-за этой проклятой войны! Великий старина ВиДжи!
– Пап, а правда, что он был лучшей битой в мире?
– Конечно, правда, – ответил Папа, начиная увлекаться к великой радости маленьких заговорщиков. – Не было лучшего бьющего до ВиДжи и больше никогда не будет, мне кажется. Он отбивал не рядом с калиткой на выровненных полосах, как теперь. ВиДжи играл тогда, когда линии были все в маленьких бугорках и нужно принять мяч прямо на биту. Не мог же он стоять и думать: «Ну ладно, я знаю, куда и как отскочит мячик!» Да уж, вот это был крикет так крикет, не то, что нынче.
– Пап, а ты видел, как ВиДжи набирал сотню?
– Ха, видел! Да я принимал от него мячи и чуть было не расплавился, когда жарким августовским днем он набрал сто пятьдесят очков. С полкило вашего папы осталось на том раскаленном поле. Но я любовался его игрой и всегда расстраивался, если он получал штрафное очко, даже если и играл против его команды.
– А он что, получал штрафные очки?
– Да, милый. В первый же раз, когда я играл за него, ему засчитали отбив ногой, прежде чем он начал пробежку. И всю дорогу к павильону, где находится скамейка удаленных, он высказывал арбитру, что он о нем думает, а его черная борода развевалась на ветру, словно флаг.
– А что он думал об арбитре?
– Ну, гораздо больше, чем я тебе могу сказать, Толстик. Однако смею заметить, что он имел полное право возмущаться, потому что подающий был левша и закрутил мяч почти что за калитку, так что очень трудно отбивать, если это не сделать ногой. Впрочем, для вас это китайская грамота.
– А что такое китайская гламота?
– Ну, это то, что для вас очень сложно. Ладно, я пошел.
– Нет, пап, пап, не уходи, погоди! Расскажи нам про Боннера и его коронный прием.
– А, так вы и об этом слышали!
Из темноты раздался тихий умоляющий дуэт:
– Пап, ну пожалуйста!
– Не знаю, что мама скажет, если нас застукает… Так о чем это вы?
– О Боннере!
– Ах, о Боннере! – Папа задумчиво воззрился во тьму и увидел зеленые поля, золотистый свет солнца и великих спортсменов, давно ушедших на покой. – Боннер был удивительный человек. Настоящий великан.
– Такой