Живая вода. Владимир Крупин
пошла нормально. Уже Зюкин пробовал пропеть: „Привезли да и рассыпали осиновы дрова, это все, – он обводил всех рукой, – это все интеллигенция со скотного двора“, уже Павел Михайлович Вертипедаль отлаживал звоночки гармоники, Дуся постукивала каблуком, Варвара скатывала к печке половики, а хозяин сидел на кухне.
Не один. Его донимал Афоня.
– Так и запишем, – говорил Афоня.
– Так и запиши, – терпеливо повторял Кирпиков.
– Значит, сработал концевик? Учти, добром не кончишь.
– Учту.
– Значит, ты утром встал и пошел жить, а нам до одиннадцати ждать?
– Никто не заставляет.
В передней зазвенели колокольчики.
Делярову и не снилось, что за него началась борьба. Он сел рядом с Зюкиным и начал втолковывать ему, что в погребе у Кирпикова – взаперти! – сидит невинная душа.
– Я тоже от жены в сарае спасаюсь, – отвечал Вася.
– Но это душа не человечья, а животного.
– А она меня тоже за скотину считает.
Первой ударила дробью Лариса и критикнула нынешние нравы:
Раньше были кавалеры —
Угощали карамелью.
А теперя молодежь:
Напинают – и пойдешь.
Дуся вплыла плавненько, начала хитренько, будто совсем не интересуясь любовью:
Председатель на трубе,
Бригадир на крыше.
Председатель говорит:
– Я тебя повыше.
Тут и Васина музыкальная натура не стерпела. Он сунулся в круг и стал мешаться под ногами:
Где ни пели, ни плясали,
Всюду девки не по нам.
Задушевный мой товарищ,
Лучше выпьем по сту грамм!
Пошли было Вера и Тася, но быстро сшиблись, и остались на кругу две соперницы.
– Отец! – говорила Варвара, придя на кухню. – И ты, Сергей, чего вы здесь, айда-ко-те в комнату, больно добро девки-то распелись.
Радостная, она под музыку вспомнила подходящую ей частушку: „Я плясать-то не умею, покажу походочку. Мой миленок пить забросил распрокляту водочку“, – но осеклась: неизвестно еще, чем с „миленком“ кончится.
Состязание в передней накалялось. Грузная Лариса как будто легчала на килограмм с каждой частушкой. Дуся, наоборот, худая, тяжелела, но не сдавалась.
Лариса пошла в открытую:
Я свою соперницу
Увезу на мельницу.
Мели, мели, мельница,
Вертись, моя соперница.
И лихо рассыпала дробь. Дуся попыталась поправить положение:
Я и пела и плясала,
А меня обидели:
Всех старух порасхватали,
А меня не видели.
Все-таки счастье улыбнулось Ларисе. Она, легко прогибая половицы, подпорхнула к Делярову и стала его вызывать. И хоть он и не вышел, но уважение показал, встал и потоптался.
Дуся подскочила к гармонисту, отбила такт и заявила:
За веселье, за гармошку,
Ой, спасибо, играчок.
Наигралась