Живая вода. Владимир Крупин
нашу действительность. Раз есть сторож, значит, имеются воры. Но кому надо, тот и у сторожа украдет, а от честных и стеречь нечего». Весной в дни посадки картофеля и осенью в дни уборки Кирпиков становился желанным для всех. Его наперебой угощали, лучше сказать – поили авансом, и что важнее для него – выслушивали. Он переставал быть Сашкой, вспоминалось его полное имя.
– Говорите, Александр Иванович, – возник робкий голос пенсионера Делярова.
– Приказываю слово «баба» вычеркнуть из всех списков! – приказал Кирпиков. – На полях заметьте: женщины. Приступайте!
– Нет списков, – сказал Деляров, – неоткуда вычеркивать.
– Дурак ты, – сказал ему Кирпиков.
– Я – дурак?! – трусливо спросил Деляров, взглядом вербуя свидетелей.
– Ты, ты, – успокоил его шофер Афанасьев, в просторечье Афоня.
– Только без рук! – крикнула Лариса.
– Все дураки, – обобщил Кирпиков.
– Ну, если все, – успокоился Деляров.
– … за исключением моего мерина. Нас много – он один. Он – последняя лошадь, я – последний конюх. Он умрет, и я отомру. Записываем далее: красота есть природа жизни. Но вы все слепые.
Изречение о красоте пропало незамеченным, а упрека в слепоте мужики не приняли – какие же они слепые, если шли по домам самостоятельно, а если спотыкались, то не от слепоты, а оттого, что обойти препятствие не было сил.
– История жизни учит… – продолжал Кирпиков.
Но чему учит история жизни, никто не узнал. Жаль. Что делать – земное притяжение одолело. Кирпиков рухнул. Искусственная челюсть отрывисто лязгнула.
– По домам! По домам! – закричала Лариса.
Стали расходиться по одному и группами.
Вася Зюкин встречал выходящих и радостно спрашивал:
– Все видали? Ну Лариска, ну баба! Отвори ухо с глазом, и оба разом! Как меня, а?! До трех раз, не меньше, перевернулся. На четыре точки встал. У жены моей и то так не часто выходит. Самое главное, – хвалился он, – ни одна стеклотара не разбилась, хоть бы где трещина.
Вышел не пивший ни грамма, но окосевший от спиртных паров пенсионер Деляров. Он разулся и убежал трусцой. «От инфаркта, – думал он, – и от пивной подальше». Конечно, без необходимости пахать огород он бы не стал кланяться Кирпикову. Но не копать же лопатой. «Однообразный физический труд отупляет», – думал Деляров.
Афоня вывел Кирпикова, уравновесил.
– Дойдешь?
– Докуда? – спросил Кирпиков, плохо ориентируясь.
– До дому.
– В какую сторону?
– В эту, – показал Афоня.
– В эту дойду, – ответил Кирпиков.
На прощанье они пожали друг другу руки. Это было рукопожатие равных по положению в поселке людей. Если у Кирпикова был мерин, то у Афони – грузовик. Привезти сено, подбросить дровишек – за этим шли к Афоне. Разница была в оплате. Кирпиков за работу получал пол-литра с закуской, Афоня брал деньгами.
Афоня, а с ним и Вася Зюкин ушли. Вася, потряхивая бутылками