Rusкая чурка. Сергей Соколкин
Парижа почти не видать (ну, разве что совсем ненадолго), как своих чистых белых панталон. Финита ля, как говорится… Наполеон, капут! Шерше ля фам, господа!
То есть здравствуй, дорогая Розочка! Вот и мы…
Отливая на солнце блестящими решетками, ручками, фарами и дисками, дорогое авто с достоинством подкатило к жующим и пьющим под шатром и тихо встало в ряду таких же достойных, включив стоп-сигналы и выключив габариты. Алина выпрыгнула из машины, затмив своими буферами, ручками и ножками все их ручки, фары и стоп-сигналы. И, крикнув Пете на ходу: «Жди!» – она обнялась с подругой. Буфера, ручки и ножки Розочки были отполированы по последней моде. Они, блестя и сияя, с неподдельной радостью переливались в лучах заходящего солнца, как глаза папуаса из Новой Гвинеи, увидевшего солнцезащитные очки, потому что ими очень удобно, отломав дужки, ковыряться в земле и доставать вкусных червячков и личинки. И очень хорошо, что девушки пошли в одну сторону, потому что разглядывающая Розочку и даже не глотающая слюну мужская братия теперь была вынуждена визуально желать еще и Алину и цепкими липкими взглядами сопровождать теперь обеих. И если бы девушки пошли в разные стороны, то зрачочки в глазенках многих персонажей не нашего романа могли и не выдержать, разъехавшись в разные стороны, как колеса хорошего спортивного велосипеда, привязанного за раму у темного подъезда в не самом спокойном районе города. Но сильная половина человечества не окосела, а, как ветер в спину, точнее, чуть ниже, дула в паруса надежды и взаимопонимания и подталкивала наших героинь побыстрее скрыться с шумящего и лоснящегося на вечернем солнце респектабельного проспекта. И уже через десять секунд они растаяли в арке двенадцатиэтажного желтого, с красивыми эркерами сталинского дома.
Часть вторая вступления – продюсер
Продюсера, к которому так спешили наши героини, звали Александром Глыниным. Это был спортивный, чуть выше среднего роста, симпатичный русский мужчина лет около… Но все ему все равно давали меньше. А он никого и не разубеждал. Даже мужчине приятно быть молодым. Особенно в глазах красивых женщин. У него были волнистые, кое-где слегка подкрашенные сединой с двадцатилетнего возраста, темно-русые волосы, серо-зеленые печальные, даже когда он смеялся, глаза. Главной достопримечательностью большого, без единой морщинки, лица был отнюдь не греческий, крупный боксерский нос и чувственные поэтические губы. Хотя собственно продюсером Саша, строго говоря, не был и таковым себя никогда не считал. Права была Розочка, познакомившаяся с ним на одном из кастингов, проводимых в вечно ремонтирующемся кинотеатре – то ли «Тува», то ли «Тверь», приютившемся на заросшем ржавыми гаражами и репейным кустарником берегу Москвы-реки в тмутараканских Печатниках, Александр Глынин писал песни. Их исполняла добрая половина нашей недоброй эстрады, начиная от Кобзонова и Долининой и заканчивая Салтычихиной и Начиналиной (хотя почему заканчивать надо именно ими, а не Борей Моисеевичем или Сашей Буйновичем,