Уютная душа. Мария Воронова
всегда можно покаяться, и он простит. Но я не могу поверить, что можно всю жизнь заниматься душегубством, а потом узреть истину, раскаяться и превратиться в праведника.
– Да что ж вы богу покоя-то не даете! – осмелев, воскликнула сестричка.
Буквы «о» были у нее большими-пребольшими, как колеса у телеги, и профессор вдруг ясно представил себе бога – уютного бородатого старичка, ворочающегося под лоскутным одеялом на печке. «Отстань, Димка, – бормотал старичок, натягивая на голову одеяло, – все тебе будет, дай поспать».
– Действительно, не стоит больше его тревожить, – Дмитрий Дмитриевич уже намазывал ушитую рану йодом, – а то разозлится еще и пришлет нам проверку из министерства.
Они с ассистентом пили чай. Миллер слегка забавлялся смущением молодого доктора, которому в присутствии светила нейрохирургии кусок в горло не лез. Потом они вместе записали протокол операции, и профессор, неожиданно для себя, вызвался отнести операционный журнал на место.
– А вы несите историю в реанимацию, – скомандовал он.
Вообще-то не царское дело – таскать меддокументы. Обычно Миллер поручал эту миссию молодым врачам, но сегодня он решил еще раз сам побывать в операционной.
«Я хочу увидеть старшую сестру и договориться, чтобы она все время ставила эту новенькую на мои операции. Думаю, никто не будет возражать, разве что сама девчонка… Но я ничем ее не обидел, а мои требования, завышенные, по мнению других сестер, показались ей нормальными. Никто, даже злейшие мои недруги, не может сказать, что я несправедлив и пристрастен или не умею держать себя в руках. Я строгий и занудливый, это да, но мои требования всегда разумны. И ей самой, раз она такая классная сестра, интереснее будет работать с опытным хирургом, чем с каким-нибудь молокососом».
В операционном блоке было пусто. Миллер прошелся по коридору, заглянул в операционные, в сестринскую – никого. Выглянул на лестницу: там всегда кто-то курил, но сейчас не обнаружилось ни души. Тогда Дмитрий Дмитриевич взгромоздился на высокий подоконник и закурил сам.
Внезапно раздался лязг, стук дверей хозяйственного лифта, и, толкая перед собой гигантскую телегу, груженную банками с антисептическими растворами, на площадке появилась новенькая сестра. Она была уже без шапочки и без маски, так что Миллер смог увидеть короткие, торчащие дыбом волосы (признак не неряшливости, но профессии: у того, кто проводит много времени в хирургическом колпаке, волосы электризуются и торчат в разные стороны) и простенькое веселое личико. Да, интуиция его не обманула: никакой особой красоты маска не скрывала. Глаза девчонки были абсолютно круглыми и радостно взирали на мир из-под высоко поднятых полукруглых бровей.
Она похожа не на яйцо в рюмочке, а на детский рисунок: «Точка, точка, запятая, минус – рожица кривая. Ножки, ручки, огуречик – вот и вышел человечек». Миллер ухмыльнулся и, потушив едва начатую сигарету, спрыгнул с подоконника.
Вдвоем они легко