Почему у собаки чау-чау синий язык. Виталий Мелик-Карамов
нам сообщила, что подруга пожаловалась: «За весь вечер Володя не сказал ни одного слова!» Зегаль возмутился: «На оригинальность бьешь, Зебра!»
…Роман Куксиной с Зегалем закончился тем, что Наташа в ботфортах и с плеткой пришла в институт отстегать Сашу, но он успел сбежать.
Потом Володя Преображенский влюбился в замужнюю медсестру, которую возил на уколы. Он жил в районе метро «Речной вокзал», а поликлиника МВД тогда находилась, а может и сейчас находится, на углу Петровки и улицы Москвина, как раз рядом с уже упомянутым домом, где недолго обитал Есенин, и ему за обеденный перерыв надо было доехать до дома и вернуться обратно. Движение в начале семидесятых, конечно, ничего общего не имело с нынешним, но редкие пробки собирались тогда именно на его маршруте, на Тверской, по тем временам улице Горького. Однако влюбленный человек всегда изобретателен, проще говоря, чего только ни придумаешь, когда тебе чуть за двадцать, ты учишься на заочном в юридическом и тебе не терпится уложить в постель даму, которая не скрывает, что хочет того же.
Зебра взял в машину обычную телефонную трубку с висящим из нее проводом, который, естественно, никуда не втыкался. В те годы телефон в машине мог быть только у очень больших начальников и оперативных работников на задании, поскольку станция типа «Бирюса» или «Ангара» занимала целиком багажник. Зебра несся по осевой, держа трубку около уха, дама его сердца лежала на заднем сидении (возможно, бешеная скорость возбуждала ее еще сильнее), а постовые отдавали честь водителю «Волги» с номером «21–16 МАС», говорящему по телефону, вероятно, с министром или его заместителями. По словам Зебры, он доезжал до дома за девять с половиной минут, столько же занимала дорога обратно. На интим оставалось минут сорок, включая одевание-раздевание. Зебра клялся, что они еще успевали выпить кофе. Уникальный результат, не описанный ни в одной книге по проблемам секса. С другой стороны, какие здесь проблемы?
Один раз я у гостиницы «Минск» увидел проносящуюся мимо меня черную «Волгу», которую Зебра вел с телефонной трубкой, прижатой к уху. Таким он остался в моей памяти.
– Булгаков подождет, он умер позже Есенина, и большая часть архитектурных памятников, связанных с ним, сохранилась, – сказал Зегаль голосом заправского экскурсовода. – Сейчас же я хочу показать вам притон, где спился великий русский поэт, причем наши власти в любой момент могут его закрыть.
То ли шведские девочки хорошо знали, как проводил последние годы Есенин, то ли слова «спился» и «притон» они по-русски выучили в числе первых, тем не менее, что это означает, они переспрашивать не стали, а, сделав скорбные лица, мелкими шагами двинулись за Сашей. Би даже надолго ослабила свою железную хватку.
Признаюсь, я не сразу понял, что задумал Зегаль. И только когда мы, пройдя переулок, свернули налево и стали спускаться по Пушкинской улице (ныне Большой Дмитровке, а шли мы мимо теперешнего Совета Федерации), я почти оценил его гениальный дар импровизатора – и денег