Жнецы Страданий. Алёна Харитонова
тоски. Устала. Теперь просто щемило сердце всякий раз, когда в голову приходили мысли о доме. А еще одно поняла – нет толку реветь по живым. Надо самой как-то обвыкаться и уже не плыть щепочкой по течению, гадая, куда вынесет. Никуда уже не вынесет. Тут ее дом. Какой ни есть. Сырой, холодный, неприветливый, суровый, но надежный, неприступный, хранящий от зла. И иного в четыре года ближних не появится. Значит, надо привыкать. Но получаться начало только-только.
– Одевайся.
Крефф вошел без стука.
– Так я ведь одета. – Лесана оторвалась от пергамента, над которым не то спала, не то мечтала, не то предавалась воспоминаниям, и удивленно посмотрела на наставника.
– Нет. В это.
Клесх бросил на лавку ворох одежды.
Ученица проследила удивленным взором и нерешительно прикоснулась к хрустящей, неношеной ткани.
Черное.
Девушка вскинула глаза на молчаливо стоящего наставника.
– Я – ратоборец?
За год, проведенный в Цитадели, она по-разному представляла себе этот миг. Миг, когда ей наконец-то скажут о сути ее Дара и о том, на кого она будет учиться. Но чтобы вот так, обыденно… Просто «одевайся».
– Какого цвета эта одежда? – спросил обережник.
– Черного… – растерянно проговорила девушка.
– Я так плохо учил тебя, что ты не знаешь, в чем ходят выученики-вои?
Послушница вспыхнула и виновато склонила голову.
– Нет, крефф.
– Тогда почему ты задаешь глупые вопросы?
У Лесаны заполыхали уши. Вот почему у нее язык быстрее ума? Почему постоянно сначала скажет – потом думает? А ведь Клесх никогда не упускает случая ткнуть ее носом в малейший промах. Хорошо еще, если рядом нет случайных свидетелей. А обычно он не стесняется, и над растяпой смеются в несколько голосов. В такие моменты Лесане всегда хотелось провалиться сквозь землю. И наставник нарочно не раз припоминал потом ее оплошность, чтобы запомнили все, да тоже при малейшем случае поддевали.
Доброе слово и кошке приятно. Но Клесх не знал добрых слов и всегда бил по больному, а Лесана, глотая злые слезы, из кожи вон лезла, чтобы заслужить – нет, не его одобрение, а просто молчаливое равнодушие.
Впусте!
Однажды, когда их только-только выучили грамоте и все читали, заикаясь и запинаясь, Клесх, слушая разноголосый гул, вдруг обратился из всех выучей именно к Лесане.
– Иди сюда.
Она подошла, предчувствуя беду, и не ошиблась.
– Читай.
Он лениво ткнул пальцем в пергамент.
– Громко.
– Бе…ре…мен…ность у жен…щин лег…че все…го дос…ти…га…ется на че…тыр…над…ца…тый день… с на…ча…ла ре…гул.
От усилия и боязни ударить в грязь лицом у нее на лбу высыпал пот. Лесана, по чести сказать, даже не поняла, что именно прочла.
– Повтори.
Она пошевелила губами, проговаривая фразу еще раз про себя, и залилась жаркой краской стыда. Однако неподчинение приказу креффа наказывается. Поэтому девушка едва слышно произнесла:
– Беременность