Кремлевский клад: Cosa Nostra в Москве. Дмитрий Николаевич Таганов
не прощал.
Сталин стал читать: «Ваши старые королевы оставили в земле Кремля превеликие богатства. Ваш монах Серафим возжелал разыскать их, о чем писал нам давеча и просил о помощи…»
Сталин даже не стал дочитывать и с отвращением отбросил письмо в сторону. Когда в кабинет вошел по звонку его помощник Поскребышев, он, отвлекшись от карты генплана строительства Магнитки, только бросил тому:
– Что за гадость?
– Из Ватикана, товарищ Сталин.
– Совсем из ума старцы выжили.
– Что прикажете ответить?
– Что хочешь. Только матом.
– Неудобно, Иосиф Виссарионович, – ведь святые отцы…
– Тогда по-польски и ответь. Все. А этот перевод письма – в работу.
Когда Поскребышев подошел за бумагой ближе к столу, Сталин чиркнул по ней жирным красным карандашом:
«Наркому Ягоде. Вам следует больше интересоваться бомбами, зарытыми врагами народа в земле Кремля, чем средневековыми кладами. Примите меры. И.Сталин».
Шеф НКВД тех лет нарком Ягода, прочитав размашистую резолюцию знакомым красным карандашом, только нервно сглотнул. Сам Ягода не смел писать собственные резолюции на своих смертоносных бумагах красным карандашом. Когда его секретарша срочно подготовила ему под диктовку приказ, Ягода только пробежал его глазами и аккуратным почерком подписал. Чтобы добавить личной большевистской страсти, он еще и чиркнул снизу, но только синим карандашом: «Срочно. Разыскать и выбить».
Иеромонаху Серафиму сказочно повезло в 17-м году. После разорения большевиками Кремля и всех его монастырей, он больше года скитался с сумой среди тысяч монахов и монашек, оставшихся без крова над головой, как и он. С укреплением «правопорядка» этих портящих вид своим скорбным видов чернецов стали незаметно ссылать, а потом и тысячами расстреливать, как «чуждых элементов». Серафим избежал их судьбы, и даже популярного в первые годы советского террора – «перевоспитания» на Соловках.
Поэтому чекисты нашли Серафима быстро, уже через неделю. Тому незачем было скрываться. Он теперь служил Богу обыкновенным священником в Покровской церкви близ одноименной станции по Курской железной дороге, в двадцати верстах от Лубянской площади. В бумагах он значился под своей мирской фамилией Троицкий, но прихожане звали его по-прежнему отцом Серафимом.
Приехали чекисты за ним, как обычно в те годы, под самое утро, – по такому расписанию ходили и перегруженные работой «воронки». Но оказалось, Троицкий не спал, а служил в храме заутреню. В церкви – полно народа, но и дожидаться конца службы не положено: и график «воронков» срывается, и вообще «религия – опиум для народа», а тут его столько. Взяли Троицкого прямо в церкви, перед Царскими вратами, под иконостасом. После этого чекисты крикнули с амвона, чтобы все расходились, мол, шпион ваш священник. Народ потоптался-потоптался и тихо вышел вон из церкви. Ведь совсем недавно при таком же народе по всей стране иконы жгли