Искусство неуправляемой жизни. Дальний Восток. Леонид Бляхер
свинец и пушки, ткани и стекло. Европа еще и доплачивала Востоку постоянную «дань» серебром. Политика же на Востоке тоже согласовывала интересы, но значительно более стабильные: интересы родовых и соседских хозяйственных объединений, которые выделяли из себя «политический класс» – или включали его в себя, если он отличался в этническом отношении.
Наиболее яркие примеры того, как чужеродный политический класс (кочевники) «осваивался» местным оседлым населением, дает, пожалуй, Центральная Азия. Хозяйство там – способ обеспечить нужды социальной организации, которая, в свою очередь, «завязана» на родовую и/или соседскую общину (авлод, махалля, племя, клан и т. д.). Кочевник (власть) нужен, чтобы обеспечить ирригацию и безопасность торговых путей для купцов и земледельцев племени. Подданные же нужны, чтобы кормить власть и поминать ее в молитвах. Это длится до тех пор, пока власть «угодна Богу», то есть выполняет свои обязательства перед родом или племенем. Все понятно и очевидно.
Несколько иной тип организации можно обнаружить в Индии или Китае. Но архетипическим во всех этих случаях выступает то обстоятельство, что социальная реальность пребывает здесь в нерасчлененном единстве, фундированном этническим, территориальным, религиозным или этическим компонентом. Нет отдельной политики и экономики, культуры и религии, родственных связей и социальных статусов. Все слито. Первичные солидарности (родственные, соседские) исполняют ведущую партию в этом хоре. Именно они ложатся в основу всех более крупных политических образований. Последние только аранжируют эту ведущую партию. Не случайно создатель огромной империи Тамерлан, водивший в бой гигантские армии, опирался всю жизнь на свое родовое племя – барласов. Да и политическая структура Афганистана или государств Центральной Африки – определенным образом организованный союз племен. Но новейшее время рождает новые (отнюдь не в плане модерна) формы организации.
Прошлое столетие с его массовым пробуждением мира к политической жизни привело к появлению на одной площадке разных политических систем. Различны они не только в том, что какая-то страна является демократией, а какая-то – диктатурой. Различия гораздо глубже. Сама политическая рамка, средства конструирования политического здесь различаются. Дуглас Норт с соавторами в работе «Насилие и социальные порядки»[15] вводит это различие (европейских и неевропейских политий) как различение «обществ открытого доступа» и «естественных государств». Причем первых оказывается в несколько раз меньше, чем вторых. Казалось бы, ответ очевиден. Давайте откажемся от политологии и перейдем к этнологии или политической антропологии, разработанной для изучения именно таких, архаических систем[16]. Но и здесь не все просто.
Как английский (а прежде – французский) язык, вне зависимости от национальной принадлежности говорящего, выступает (выступал) языком межнационального общения, так и европейские универсалии вполне присутствуют
Норт Д. Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества. М., 2011.
Баландье Ж. Политическая антропология / пер. с фр. М., 2001.