Лечить или любить?. Екатерина Мурашова
это все нормально?! Значит, мне не о чем беспокоиться?
Но Мария Михайловна сидела на стуле все так же понуро и теребила брелок от ключей (откуда она его достала, я не успела заметить).
– Есть еще что-то? – спросила я тоном участкового милиционера.
Мария Михайловна кивнула.
– Что же это?
– Грязные ботинки на тумбочке! – сказала Мария Михайловна и зажмурилась с таким видом, как будто перед ее глазами предстал расчлененный труп из вечерней криминальной программы.
– Грязные… ботинки… на… тумбочке… – повторила я, пытаясь осознать каждое слово. – А в чем проблема-то?
– Он ставит ботинки на тумбочку в прихожей, – Мария Михайловна заговорила вдруг ровно и отчужденно. Приблизительно так говорят люди, введенные в гипнотический транс. – Каждый день. Ботинки 46 размера. Все в грязи. Вообще-то он мальчик аккуратный и никуда не лазает, но у нас очень грязные подходы к дому. Лужи, глина, постоянно что-то копают. И вот они там стоят. Когда я прихожу с работы. Каждый день. Это первое, что я вижу, когда вхожу в квартиру. Я просила его ставить их под вешалку. Я умоляла, я ругалась, я кричала. Я выбросила их в окно. Он сходил в тапочках и принес их назад. Я спрашивала: зачем?! Он молчит, ничего не объясняет, уходит в комнату. На следующий день они снова там. Когда я поднимаюсь по лестнице, я уже думаю о них. Когда я еду в метро – я их себе представляю. Сейчас я войду – и они там стоят. Если его нет дома и ботинок нет – я радуюсь. У меня, кроме него, ничего нет. И не было. Только Вадим и он. Но Вадим – это было совсем недолго. А здесь, я думала, мне хватит до конца жизни. Я всё делала, чтобы не испортить с ним отношения. Я всегда была честна и терпелива с ним. Мне казалось, что у меня все получается. Когда ему было тринадцать, он говорил: «Ты самая лучшая мама на свете!» – никому из моих знакомых сыновья не говорили такого в тринадцать лет. Я гордилась собой, я мысленно говорила Вадиму: «Посмотри, какого прекрасного сына я тебе вырастила!» Я думала, что всё сделала правильно. И вот теперь – ботинки!
– А вы, часом, не преувеличиваете? – осторожно поинтересовалась я. Теперь клиника неврозов не казалась мне такой уж далекой от этого «ботиночного» случая. – Может быть, он просто их там забывает? Ну, шнурки развязывает или еще что?
– Нет, нет, поверьте! Он делает это совершенно сознательно! Но я не понимаю, что это означает, и от этого буквально схожу с ума! Я уже полгода не могу уснуть без снотворного. Недавно пропустила такую ошибку в балансе, которую заметила бы и двадцать пять лет назад, когда только работать начинала…
– Вы спрашивали?
– Тысячу раз! Никакого ответа.
– Что-то еще в поведении Саши в последнее время изменилось? В школе, с друзьями, в шахматном клубе?
– Нет, ничего. То есть мне никто ничего не говорил. Учится он хорошо, в соревнованиях недавно участвовал, занял третье место. Приятели иногда приходят музыку слушать, в шахматы играют – всё как всегда.
– Ведите сюда Сашу. Пойдет?
– Конечно, пойдет. Если я попрошу. А о