Парижские тайны. Том 1. Эжен Сю

      – Клещи! – воскликнул Поножовщик.

      – Да, клещи.

      – Для чего?

      – Чтобы бить тебя? – говорит Родольф.

      – Чтобы щипать тебя? – говорит Поножовщик.

      – Как бы не так!

      – Чтобы вырывать у тебя по волоску?

      – Не отгадали! Да и не пробуйте!

      – Сдаюсь.

      – Сдаемся.

      – Чтобы вырвать у меня зуб[31].

      Поножовщик разразился такими ругательствами, такими яростными проклятиями, что посетители кабака взглянули на него с удивлением.

      – В чем дело? Что с ним такое? – спросила Певунья.

      – Что со мной?.. Да ее вглухую[32], эту Сычиху, стоит ей попасть мне в руки!.. Где она? Скажи, Певунья, где она? Только бы мне найти эту чертовку, и я враз ее остужу[33].

      Глаза разбойника налились кровью.

      Разделяя чувства Поножовщика, возбужденного жестокостью одноглазой, Родольф был поражен, что бывший убийца пришел в такое неистовство, услышав, что разъяренная старуха собирается вырвать зуб у ребенка.

      Нам кажется, что такое чувство возможно, более того, вполне вероятно у жестокого человека.

      – И что же, эта старая хрычовка все же вырвала у тебя зуб, бедная девочка? – спросил Родольф.

      – Еще бы, конечно, вырвала!.. Но не сразу! Боже мой! Как она корпела надо мной! Голову мою она зажала между коленями точно в тисках. Наконец, с помощью клещей и пальцев, она вытащила у меня зуб, а затем сказала, верно, чтобы напугать меня: «Теперь я буду каждый день вырывать у тебя по зубу, Воровка; а когда ты останешься без зубов, я брошу тебя в воду, и тебя съедят рыбы; они отомстят тебе за то, что ты ходила за червями для наживки». Я вспоминаю об этом, потому что такая месть показалась мне несправедливой. Как будто я ходила за червями для своего удовольствия.

      – Что за подлюга! – вскричал с еще большей яростью Поножовщик. – Ломать, рвать зубы у ребенка!

      – Что ж тут такого? Смотри, ведь теперь ничего не заметно? – проговорила Лилия-Мария.

      И, улыбнувшись, она приоткрыла свои розовые губки и показала два ряда маленьких зубов, белых, как жемчужины.

      Чем был вызван этот ответ несчастной Певуньи? Беззаботностью, забывчивостью, великодушием? Родольф заметил также, что в ее рассказе не было ни слова ненависти к ужасной женщине, мучившей ее в детстве.

      – И что ж ты сделала на следующий день? – спросил Поножовщик.

      – Право, я была вконец измучена. Наутро, вместо того чтобы идти за червями, я побежала в сторону Пантеона и шла весь день в одном и том же направлении, до того я боялась Сычихи. Я готова была отправиться на край света, лишь бы не попасть к ней в лапы. Очутилась я на глухой окраине, где не у кого было попросить милостыни, да я и не осмелилась бы это сделать.