БЛЕF. Николай Иванович Левченко
простоты. Она была из «малообеспеченной семьи», как это номинировалось в обществе и отражалось в статистических отчетах: такой уж был постфактум и ее бэкграунд. И это ей решительно не нравилось. Поэтому все то, чего ей не сумели в детстве дать отец и мать, она старалась наверстать сама. Предвидя – ну, может, чуточку лишь заблуждаясь, – что при ее характере, который имел свойство приводить в растерянность домашних, наклонностях ума и внешности в будущем ей все же пригодится умение безукоризненно держать себя, хоть мало-мальски разбираться в живописи и литературе и правильно не косноязычно изъясняться, – вот. И осознание того, что она уж многого достигла в этом, обитая в скромном мирке своих родителей, и порождало в ней ту гордость, заставлявшую без конца возноситься и падать, примерять к себе то, что было недоступно в жизни ее матери, но инстинктивно, по преемственной боязни, тотчас же отказываться. Так было и с Мишелем: случайная размолвка выявила точно фальшь, которую они скрывали друг от друга. А это могло выставить её иначе, грозило умалить, что было для нее так важно. Верная себе и кропотливо созданному образу, Елена допустить такого не могла. Крис мог бы сделать вид, что не заметил возможной грубости или безвкусицы ее родителей. Или уж хотя бы выразиться в более тактичной форме, чего ее не так бы ранило. Но он сказал это со смехом, словно бы о чем-то постороннем. И вот уж девичья мечта о благородном принце, еще недавно так безрассудно волновавшая, стала досаждать.
Развязка наступила неожиданно, на первой же совместной новогодней вечеринке, которая распалась в восприятии Елены на ряд мучительно-комичных сцен. Квартира была генеральской: хозяин вместе со своей второй женой, скрипачкой из консерватории, был в длительной командировке. Устроить себе праздник в отсутствии ревнивой мачехи, которая была их ненамного старше, решили непоседливые дети. Их все называли Чук и Гек: оба были в светло-серых пиджаках, белых одинаковых рубашках и в тютельку похожи друг друга, включая их прилизанные, в пику моде, шевелюры; один был только в красном галстуке, а его брат-двойник – в зеленом. Короче, оба были страшные милашки, бегло говорили на английском языке, показывали фотографии, где они стояли вместе в пионерском кумаче и в плавках на фоне Аю-Дага у «Артека», и были хороши во всяких прочих отношениях. А вот в своем стремлении объединить людей по «разным интересам» они перестарались. По комнатам слонялись взад-вперед умильно-пьяные и похотливо-льстивые, бесстыже льнувшие ко всем, по большей части незнакомые Елене парни и девицы. Самодовольный обольстительный Мишель своей рукой безостановочно, как напоказ блуждал в ее коленях под столом… Ей было жаль его. Ему хотелось возместить свою несостоятельность, на людях отыграться. Не понимая этого, он вел себя с ней так, будто бы она такая же, как те девицы, которые заслуживали ровно то, зачем их пригласили. В конце концов, бесплодное плутание в ногах его руки ей надоело. Напротив был голубоглазый необщительный блондин, не замечавший ничего. По первому же впечатлению