Отпущение грехов. Дмитрий Красько
он постепенно осмелел – ровно настолько, чтобы, не скатываясь к панибратству, величать меня Чубчиком. Я таким раскладом остался вполне удовлетворен, так что даже снисходил до легких бесед с ним. Потому что серьезной все равно не получилось бы – Ромео был не тем человеком, с которым можно вести серьезные беседы.
Между тем проститутки и оба гопника, надрывая животы в нездоровом смехе, протопали в дальний угол бара, где, расположившись за столиком, принялись изгаляться над барменом в куда более извращенной форме, чем я десятью минутами раньше. Жора, он же Юра, красный, как некачественная сосиска, терпеливо сносил насмешки, ожидая заказа.
А Ромео, на беду, заметил меня. Впрочем, почему – на беду? Я был как раз в том настроении, когда хочется поглумиться над кем-нибудь. Над барменом я уже глумился, над неведомым журналишкой Ружиным – тоже. Хотя, знай заранее, что в баре объявится Ромео, то не стал бы тратить на них свое остроумие. Потому что лучше него на эту роль никто не подходил.
Он подошел к моему столику и, облокотившись на спинку соседнего стула, громко – потому что все делал громко, за что и огреб все три срока – поздоровался:
– Привет, Чубчик! А что это ты один отдыхаешь?
– А ты когда-нибудь видел, чтобы я с кем-нибудь отдыхал?! – я удивленно посмотрел на него поверх пивной кружки.
– Нет, – он смущенно кашлянул. – Я просто хотел тебе предложить, чтобы ты к нам присоединялся. У нас там девчонки.
– Вас там и без меня трое на двоих. Со мной получится по двое на каждую. Нет, Ромео, извини, я в два смычка исполнять не любитель. А ты вот лучше присядь-ка. – Он послушно опустился на стул, и я, понизив голос до заговорщицкого шепота, подвинул газеты в его сторону: – Слыхал, что вчера на площади произошло?
– Конечно, слыхал, – он держался очень уверенно. Так уверенно, как держатся люди, готовые пойти в тюрьму, взяв на себя чужую вину. Мне стало до жути интересно – неужели и впрямь такой мудак, что возьмет? И я спросил:
– Слушай, Ромео. Мои пацаны жопу рвут – не могут понять, кто это сделал. Так фартануло, так фартануло! Нам этот Конопат поперек глотки стоял. Ты же киллер, Ромео, сам рассказывал. Вы там, в своем цеху, наверное, все друг дружку знаете. И кто на какой заказ пишется, тоже знаете. Ты не в курсе, кто Конопата завалил? Слушай, а может, это ты?
Ромео, польщенный, что к нему за подобной информацией обратился сам страшный я, безразлично цокнул языком:
– Не. Это стопудово какой-то гастролер. Наших я всех по почерку знаю. Это не они, точняк.
– Жалко, – протянул я. – А я думал, это твоя работа. Так грамотно: три выстрела – три трупа!
– Я так не работаю! – вальяжно пояснил он. – Подумаешь – из огнестрела вальнуть. Мне бы чего позаковырестей – взрывчатку, отравить кого или самоубийство подделать. И красиво, и менты потом не найдут.
Я тихо, но очень довольно булькал в пиво, слушая его разглагольствования. Мог бы напомнить, что последнее отравление в нашем