Примат воли. Дмитрий Красько
вообще. Потому что вдруг увидел, как в чернильной вязкости неба появилось нечто – птица, не птица, зверь, не зверь; с крыльями, но о четырех лапах – и сорвалось вниз в крутом пике. И каким-то образом я легко понял, что целью ее полета являются мои глаза.
Живой разум отчаянно заметался в мертвой коробке черепа, не зная, что делать. Страхи жизни остались при нем, инстинкты – тоже. Разуму отчаянно хотелось сохранить глаза, но он не мог заставить – ни веки закрыться, ни рот – прокричать Доктору, Стражу или Коперу о том, что сверху падает опасность. Потому что разум – это то единственное, что осталось жить во всем моем восьмидесятишестикилограммовом теле.
А троица ничего, похоже, не замечала, взволнованными голосами продолжая обсуждать непонятные для меня темы – перехлест ленты Мебиуса, преждевременное истечение Сроков…
Но когда птица выросла до невероятных размеров и я уже готов был распроститься со своими глазами, Страж стремительным движением выбросил в воздух руку и жестким полукольцом обхватил горло летающей твари.
Не знаю, какой голос был у чуда-юда в нормальном состоянии, но с передавленным горлом оно сумело издать лишь хрип да сипенье, в которых, однако, явственно различалось знакомое:
– Спакх-сволочь!..
Оскорбление, очевидно, было адресовано Стражу, но тот никак на него не прореагировал, продолжая стоять и сжимать горло летающего чудища. Тогда оно прибегло к более активным методам обороны, ловко извернувшись и попытавшись вцепиться в руку Стража всеми четырьмя лапами.
Но тот, оказалось, чего-то подобного ждал, сильно встряхнул свою добычу и, перекинув из правой руки в левую, освободившейся сильно щелкнул по носу. Птицезверь оросил рукав Стража двумя каплями слез боли и был отброшен прочь. Махая не в такт и не в лад крыльями, отяжелевшими под грузом неудач, и не в силах подняться на достаточную высоту, тварь на бреющем полете поспешила подальше от этого негостеприимного места.
– Как с ума посходили, – безразлично заметил Страж. – Некоторые нормально себя ведут – резвятся, развлекаются. А другие сюда пробраться норовят. Словно для них тут медом намазано. Недавно какой-то розовый бегемот наведался. Хотел у Лонгви ногу сожрать. Тоже потом обзывал меня по-всякому. Обиделся. Вот почему, как на Землю выберутся, у них сразу дар речи просыпается?
– Видели мы его, – усмехнулся Доктор. – Пыхтел, как паровоз и тоже все время твердил, что ты – сволочь.
– У него были причины. Я ему хвост узлом завязал. Нечего лезть, куда не просят.
Я опять не совсем разобрался в ситуации. Бегемотоподобное существо, пробегавшее мимо с недовольным бухтеньем, я помнил. Правда, не разобрал, розового ли оно было цвета. А вот каким образом Доктор и Копер, а также Страж, существа из плоти и крови, могли контактировать с эфемерными созданиями вроде того же бегемота или летающего птицезверя, было непонятно. То, что их вижу я, казалось естественным. Я, как ни крути, мертвый. Но они-то живы!
Непонятного было много. И если раньше при странных