Коммунистический постскриптум. Борис Гройс
можно сформулировать следующим образом: может ли язык – и если может, то при каких условиях – приобрести достаточную силу принуждения, чтобы посредством него могло осуществиться управление обществом. Часто такая возможность отрицается: в наше время широко распространено мнение, что язык сам по себе не имеет абсолютно никакой силы и власти. Это мнение довольно точно отражает положение языка в условиях капитализма. При капитализме язык и в самом деле власти не имеет. Обычно, исходя из такого понимания языка, в коммунизме также пытаются найти (и небезосновательно) аппараты подавления, скрывающиеся за фасадом официального языка и заставляющие людей его принимать и с ним соглашаться. Казалось бы, долгая история политических репрессий в коммунистических странах полностью подтверждает эту гипотезу. Но при этом остается открытым вопрос, почему эти аппараты принуждения идентифицировали себя с определенной идеологической установкой и действовали в ее интересах – а не в пользу других, альтернативных идеологий. Ведь лояльность политических аппаратов по отношению к той или иной идеологии не является чем-то само собой разумеющимся. У них должны быть основания, чтобы выработать ее и сохранить в дальнейшем. Кстати, эти аппараты проявили достаточную пассивность в последний период существования коммунистических государств Восточной Европы. Так что в условиях коммунизма аппараты подавления не могут быть четко отделены от всего остального общества, ведь в обществе, которое состоит из одних государственных служащих – а ситуация в Советском Союзе была именно такова, – вопрос о том, кто, кого и как подавляет, ставится иначе, чем в обществе, где аппараты власти более или менее четко отделены от гражданского общества. Когда речь идет о государственном насилии в коммунистических государствах, не нужно забывать, что оно осуществлялось через язык – через приказы и инструкции, которые могли исполняться или не исполняться. Впрочем, руководство коммунистический государств понимало это гораздо лучше своих противников. Поэтому оно инвестировало так много сил и энергии в формирование и поддержание языка официальной идеологии и поэтому малейшие отклонения от этого языка вызывали у него глубочайшее раздражение. Оно знало, что не имеет в своем распоряжении ничего кроме языка – и, если потеряет контроль над ним, то потеряет и все остальное.
При этом марксистско-ленинское учение о языке носит амбивалентный характер. С одной стороны, каждый, кто знакомился с этим учением, узнавал, что господствующий язык – это всегда язык господствующего класса. С другой стороны, он узнавал также, что идея, которая овладевает массами, становится материальной силой и что сам марксизм всесилен, потому что верен. Далее будет показано, что формирование коммунистического общества тесно связано с этой амбивалентностью. Но сначала необходимо исследовать вопрос о том, как функционирует «идеальное» языковое принуждение, которое может «овладеть» отдельным человеком,