Дочь палача и черный монах. Оливер Пётч
его скрылось в густых клубах дыма. Лекарь смущенно отвел взгляд в сторону. Через некоторое время голос подала Бенедикта.
– Что с моим братом? Я же вижу, что-то не так.
В конце концов Симон собрался с духом и осторожно заговорил:
– Ваш брат, как бы это сказать, он…
– Помер он, – перебил его Куизль. – Можете помолиться за него. Ему не помешает.
С этими словами он встал и вышел за дверь. Прошло несколько минут, а Симон все не мог подобрать слова. И без того бледное лицо Бенедикты стало совсем прозрачным. Она растерянно смотрела на лекаря.
– Это правда? – спросила она. – Андреас умер?
– Что все это значит? – спросила теперь Магдалена. – Симон, можешь ты все объяснить?
Симон про себя проклинал бестактность ворчливого палача. Он и раньше наблюдал подобные случаи, но каждый раз поражался грубым манерам, которые никак не вязались с тем Якобом Куизлем, который мог часами сидеть над книгами или играть в салочки в саду с семилетними близнецами, Георгом и Барбарой.
Немного помедлив, лекарь начал рассказывать. Пока он говорил, сестра священника, похоже, снова овладела собой. Он слушала сосредоточенно, стиснув кулаки. По взгляду ее Симон понял, что это далеко не первый удар судьбы, который пришлось принять этой приятной женщине.
– Не знаю, что здесь стряслось, – сказала она наконец, – но теперь хоть письмо, которое брат мне прислал, стало понятным. Он писал о какой-то необычной находке и что не знает, к кому обратиться. Я и мой брат… – Она ненадолго прикрыла глаза и сжала губы в тонкую линию. – Мы были очень близки. Он и раньше в трудных вопросах обращался ко мне за советом. Всегда слушал, что говорит младшая сестра… – Бенедикта позволила себе улыбнуться.
– А можно узнать, когда именно вы получили письмо? – тихо спросил Симон.
– Три дня назад. И сразу же отправилась в дорогу.
– Откуда? – не унимался Симон.
Бенедикта взглянула на него вопросительно:
– А я разве еще не говорила? Из Ландсберга, ниже по течению Леха. Мой покойный муж торговал там вином. После его смерти делами занимаюсь я.
И очень, видимо, неплохо, подумал Симон, разглядывая элегантный наряд вдовы. Он снова взглянул на изящное лицо, на котором показались первые возрастные морщинки. Изгиб рта выражал надменность и жесткость – эта женщина привыкла отдавать приказы. А глаза, напротив, лучились чуть ли не детским очарованием. Одежда сшита по последней французской моде. Во всей внешности Бенедикты читалось благородство. Именно этого Симону недоставало в Шонгау.
Лекарь поднялся.
– Полагаю, вам теперь хочется снова взглянуть на брата, – сказал он.
Торговка кивнула, потом поднялась, стянула рыжие волосы в пучок и наконец последовала за Симоном на улицу.
– Évidemment[4], – прошептала она, поравнявшись с лекарем и поправляя великолепно сшитый наряд.
Лекарь был в восторге. Приятная дама из Ландсберга не только одевалась
Конечно (