Призраки не умеют лгать. Аня Сокол
на коровник постройка внутри оказалась обычной столовой. Вытянутые столы, лавки без спинок, белёные потолки. Одна из послушниц, ещё недавно натиравшая пол, замерла, прижимая к груди мокрую тряпку.
Короткое распоряжение – и одна из старушек удалилась за документами. На спокойный диалог после выходки Дмитрия рассчитывать было глупо, но я почему-то думала, что монашка кинется на специалиста. Я ошиблась.
– Что дитя обители делает в миру? – Она посмотрела на мой кад-арт. – Да ещё и в такой компании? – Гневный взгляд в сторону Дмитрия.
Я молча убрала кад-арт под свитер. Что делаю? Кто бы мне объяснил сначала.
Ни малейшего желания ни слушать дальше, ни оставаться в обители не возникло. Скорее, наоборот. Где эта пешка, тьфу, монашка с бумагами?
– Разве нет большего позора для родителей, чем неисполнение предначертания? И разве нет судьбы слаще, чем служение и вера?
Послушница с тряпкой в руках закрыла глаза и беззвучно зашевелила губами.
– Мы можем дать новую жизнь, дитя! Можем защитить! Мы живём в мире с умершими. Они не трогают нас, а мы их. То, что некоторые получают с рождения вместо предназначения, противоестественно, этого можно достичь чистотой и верой. – Женщина подошла и взяла меня за руки. Негодование растаяло, его сменила мягкость.
– Прекрасно, но недостаточно, – голос псионника раздался возле уха.
Я не заметила, как он подошёл. Вторая пара горячих рук легла на плечи. Длинные шероховатые пальцы заскользили по куртке, гладя, разминая, лаская шею. Всего два удара сердца, и я забыла, где нахожусь и перед кем. Повинуясь лёгкому нажатию, я сделала шаг назад.
– Методика вербовки не отработана. – Он встал, словно отгораживая от монахини. Говорят, тягаться с судьбой себе дороже. Хотя Семафор пытается и вроде добивается успехов, в смысле, успешно спивается. – Сперва обличить, а потом подарить надежду. Пресловутый кнут и пряник. Но как-то сыровато выходит, матушка, – попенял Дмитрий. – Не тратьте силы. Она не останется.
– В храм ведёт множество дорог. – Настоятельница выпрямилась, худая, длинная, почти одного роста со Станиным. – Она придёт. Пусть не сейчас, пусть не сюда, но придёт.
Вернувшаяся монахиня протянула настоятельнице тоненькую папочку из тёмно-синего пластика. Атрибут любой офисной конторы как-то не вязался ни с обстановкой, ни с её обитателями.
Дмитрий несколько минут изучал её содержимое, и на лбу пролегла озабоченная складка.
– Разрешение не продлено?
– Но и не отменено, – возразила настоятельница.
– Список усопших?
– Я не вправе тревожить покой сестёр. – Удовлетворение, прозвучавшее в ответе монахини, не скрыть никаким смирением в позе.
– А они вас?
– Мы всегда жили в мире со всеми божьими созданиями.
– У вас на погосте две установленные и разорванные привязки. Это что, тоже длань Господня? – Демон усмехнулся.
– Среди нас нет людей… ваших способностей. Откуда