Истории, рассказанные у камина (сборник). Артур Конан Дойл
так и с помощью доски Уиджа{110}. В некоторых экспериментах миссис Доуден участвовал мистер Соал. Иногда она работала одна, иногда на доске Уиджа лежали его руки. Вот некоторые из посланий, которые мне кажутся наиболее характерными для Уайльда и его творческого стиля.
«Я живу в вечных сумерках, но знаю, что в мире существуют день и ночь, время сева и время сбора урожая, что красный закат непременно следует за яблочно-зеленым рассветом. Год за годом весна набрасывает на мир зеленую вуаль, и вскоре в насмешку над желтой луной наступает красное пиршество осени. Вот уж и боярышник наползает седым туманом на леса и проселочные дороги в живых изгородях, но и эта белая пелена будет оплакана кроваво-красными плодами».
Это не просто Уайльд, это лучший Уайльд. Это настолько красиво, что достойно того, чтобы включить эти строки во все его антологии. Прилагательное «яблочно-зеленый», использованное для описания рассвета, и образ боярышника, увиденного «седым туманом», являются главным украшением этого блестящего пассажа{111}. Как и в случае с «пенящимся нефритом», мы получаем живое ощущение цвета. Не будет преувеличением сказать, что посмертный Уайльд в данном отрывке – это особенно поэтичный Уайльд.
В тексте книги говорится, что после этого вступления Уайльду был предложен длинный список вопросов, на которые он ответил очень внимательно. Когда его спросили, зачем он пришел, он сказал:
«Чтобы мир узнал, что Оскар Уайльд не умер. Его мысли продолжают жить в сердцах тех, кто даже в зрелом возрасте способен слышать разносящуюся по холмам флейтоголосую песню красоты и замечать те места, где ее белые ступни стряхивают утреннюю росу с первоцветов. Сейчас одни даже воспоминания о красоте мира – неизъяснимая боль. Я всегда был одним из тех, для кого существовал зримый мир. Я преклонял колени пред алтарем видимых вещей. Для меня каждая кровавая полоса на лепестке тюльпана, каждый изгиб раковины, каждый оттенок краски моря имел свое значение, свою тайну, возбуждал фантазию. Остальные могут тянуть бледный осадок из чаши мысли, я же предпочитаю красное вино жизни».
Это еще один редкий по красоте образчик литературного дара. Если художник опознает Рубенса{112} по цветовой гамме картины или скульптор, видя античную статую, говорит, что ее мог изваять только Фидий{113}, то я утверждаю, что любой человек, наделенный достаточным чувством ритма прозы, может приписать эти прекрасные строки только Уайльду и никому другому. Его печать стоит здесь на каждом слове, что может увидеть каждый, кто не будет отворачиваться. Наш мир, занятый обыденными делами, похоже, сейчас не имеет времени на великие вопросы жизни и смерти.
Оба этих прекрасных пассажа и еще несколько, почти не уступающих им, были получены в течение одного спиритического сеанса 8 июня 1923 года. Их записывал мистер Соал, в то время как миссис Доуден держала ладонь на его руке. Следует заметить, что во многих формах медиумичества
110
111
112
113