Красавец горбун. Шахразада
если ты мне дашь за нее столько золота, сколько она весит.
И, услышав такие слова своего брата, Рашид в негодовании воскликнул:
– Я тоже не соглашусь, чтобы он был ее мужем!
Гнев застлал Салаху глаза, и он ответил:
– Я тоже!
Все в мире исчезло для Рашида. Черная пелена гнева закрыла, казалось, само солнце. Эти слова не мог сказать его брат, просто не мог! Аллах милосердный, как же был слеп он, Рашид, когда считал Салаха частью самого себя… О нет, не часть самого себя, не часть его, Рашида, души… Холодный и злой, совсем чужой человек!
Юноша встал, еще раз посмотрел на брата и, ничего более не сказав, покинул беседку. Гнев его был так силен, что он просто не мог вымолвить ни слова. Душу жгли злые горючие слезы. «О Аллах милосердный! Как неблагодарны бывают наши близкие! Я же столько сделал для него! Для его семьи, его жены и дочери! Нет в целом мире большей обиды, чем та, которую нам наносят родственники! Какая неблагодарность! Какое черствое сердце! И этого человека я считал самым близким из всех людей на этом свете!»
Любой, кто оказался бы сейчас в саду, с удивлением слушал бы эту ссору. Более того, он попытался бы примирить братьев, таких красивых и стройных, но таких неприглядных в своем гневе. Быть может, этот неизвестный наблюдатель нашел бы слова, которые помогли юношам понять, как мелок, более того, ничтожен повод для размолвки. Но увы, в саду не было никого… Мир, казалось, замер, прислушиваясь к первому, такому еще робкому ветерку, каким веяло от ссоры братьев. Той ссоры, что предвещала настоящую бурю.
Рашид, кипя негодованием, вошел в дом. Сама мысль о том, чтобы остаться с братом под одним кровом, казалась ему сейчас кощунственной. Немедленно исчезнуть, оставить брата вместе с его надменностью, жадностью, корыстолюбием… «О Аллах великий, так обидеть моего мальчика! Нанести его чуткой душе такую огромную рану! Как же ему дальше жить, зная, что в мире не осталось иных ценностей кроме мертвого блеска золота…»
Глазами, полными слез, смотрел и Салах на то, как исчезает в вечерней полутьме белая чалма брата.
«Аллах милосердный! Как же мне обидно за тебя, моя милая доченька! Как мелочен, воистину недостоин тебя оказался твой нареченный! Жалок так же, как и его отец. Ничтожный скряга! Тебе бы родиться не сыном визиря, а сыном ростовщика!»
А в тот миг, когда брат совсем пропал из глаз, Салах подумал: «Но мужайся, моя девочка! Поверь, найдется еще на свете юноша, более достойный твоей несравненной красоты, твоего разума и твоей великой души!»
Одному Аллаху ведомо, родятся ли эти дети. Но ссора братьев уже положила конец их счастью. И увы, никто ничего не мог поделать. Ибо некому было вразумить двоих горячих юношей, принявших воображаемое за действительное.
Меж тем Рашид лихорадочно собирался. Вернее будет сказать, что он разбрасывал свои вещи, пытаясь понять, понадобятся ли ему все эти чалмы и халаты, кафтаны и рубахи. Ведь он собирался покинуть отчий дом навсегда. Покинуть и вырвать из своего сердца.
И только увидев в руках собственную детскую рубаху, Рашид остановился.
– О