72 часа. Денис Зорин
России. Восемь лет назад впервые побывал в Беларуси и влюбился. И год спустя купил дом в Верхнедвинске. Кровавые события августа не оставили меня равнодушным, хотя я понимал, что мне следует соблюдать тишину и не реагировать, иначе меня просто депортируют. Но когда вскрылись пытки и убийства любимых беларусов, я наплевал на все меры предосторожности и начал писать в своих соцсетях всё, что я думаю. Я понимал, что и за мной придут. Но и молчать я не мог. На митинги не выходил по совету местных друзей, потому что иностранцев просто вывозили из страны. В ноябре я был в Москве по делам, мне написали соседи: «Тебя ищут, тебя посадят. Не приезжай». Я ни секунды не сомневался. Я хотел быть со своим народом. Звучит пафосно, но я именно так и чувствую беларусов – это мои люди, я им многим обязан. Я хотел страдать вместе с ними.
29 декабря: Первый день, когда я чувствовал себя здоровым после двух недель тяжёлой болезни. Утром побывал в поликлинике, где меня послушали, измерили температуру. Я был здоров. Затем отправился в миграционную службу. Пришло время подавать документы на продление вида на жительство. Там меня пригласили побеседовать на второй этаж РОВД. Оставили ждать в коридоре. Задержали в 10:30. Перед задержанием я успел сходить на почту оплатить пошлину (54 byn). Потянулись долгие часы ожидания. Мимо меня ходили люди, заходили в кабинет №6 и выходили. В кабинете кто-то воскликнул: «Кто такой Зорин?! Впервые о нём слышу!» Вот это было неприятно. Обычно меня всегда все знают. «Нужно сделать так, чтобы такой фразы в этих стенах больше не звучало», – подумал я. Я был уверен, что со мной быстро поговорят и отпустят. Подумаешь, я писал про трибунал для всем нам известного гражданина. Сейчас это уже мало кому интересно. Я начал нервничать, когда все люди вышли из кабинета, заперли его на ключ и ушли на обед. Я всегда нервничаю, когда обедать уходят без меня. Но в этот раз чего—то ждали. Я достал телефон и написал друзьям, что меня арестовали и будут сажать. Почему я сделал такой вывод, сказать не могу, я не всё могу сейчас написать, даже намекнуть не могу. Близкие все эти моменты знают, этого пока достаточно. Скажу коротко: я услышал, что за мной едут из Витебска. Переписывался я недолго, минут десять, как появился дежурный и попросил отдать ему мой телефон. «Посетителям нельзя с телефоном сюда». Оказывается, я посетитель. Посетитель может уйти в любой момент. Но я не мог.
Утром ничего не ел и не пил, но в туалет меня погнало. Спросил проходящего мимо сотрудника: «А если мне нужно в туалет, мне что делать?» Повёл меня в общий туалет рядом с дежуркой на входе. Сунулся в одну кабинку – там нет бумаги, сунулся во вторую – и там нет. Подниматься на второй этаж к моей куртке, где у меня бумажные платки, было плохой идеей. «Что же вы за люди такие?!» – шептал я сам с собой, пока рылся в урне для использованной бумаги. Но там решительно вся бумага была грязная. В повидле, если иносказательно. Использовать повторно было невозможно. Мне улыбнулась удача во второй кабинке. Сверху лежали два куска туалетной бумаги, сложенной в несколько слоёв с остатками мочи. Бумага успела высохнуть наполовину. Вот этим я подтирал себе зад. Мыла там не оказалось, видимо, каждый сотрудник ходит со своей бумагой и своим мылом. Напротив того места, где я сидел уже несколько часов, размещался стенд с историей организации. НКВД, НКВД, НКВД. На каждой строке НКВД с новыми добавочными буквами. Организация долго сохраняла название, потом вообще отказалась от этих букв, а зря: методы остались те же. С той разницей, что в Куропатах не расстреливают. Но это лишь пока. Мне нечем было заняться, потому снова и снова я читал о славных днях НКВД, когда они меняли своё название, в чьих застенках я сейчас и находился. «Они даже не стесняются», – снова и снова ловил я себя на этой мысли. Священника из нашего костёла они тоже так долго держали в неведении? Или он узнал о расстреле в последний момент? Это та же самая организация. Теперь я понимал, что я попал в жернова, что нужно готовиться к любому сценарию, вплоть до вывоза в лес и пулю в затылок.
Примерно в 17:30 приехали два следователя из Витебска. Я просидел в коридоре семь часов. Кто-то рявкнул: «Собирайся! В карьер на расстрел!» И заржал от своего остроумия. Пока я надевал пуховик, ко мне подскочил лысый человек в штатском. Он весь день ходил мимо меня молча, но теперь не сдержался.
– Ну что, оппозиционер, будешь ещё писать в интернете?
– Я буду писать ещё больше. – ответил я ему тихо.
– Что—о—о—о?! Да ты з-з-з-дохнешь в тюрьме!!! – кричал он мне вслед.
Меня посадили в автомобиль, два следователя спереди и «рядовой» рядом со мной. Следователь задал вопрос:
– Вы ведь уже догадались, за что вас задержали?
– Меня задержали? Мне сказали, что со мной хотят побеседовать. Нет, не догадываюсь.
– Сейчас мы поедем к вам домой, покажете нам свои компьютеры и телефоны. Посмотрим на них, может, и забирать ничего не будем. (Враньё)
– Я хочу позвонить в посольство консулу и своему адвокату. – Да-да, обязательно позвОните. (Враньё)
– В чём же меня обвиняют?
– Скоро узнаете. У нас есть все доказательства: ай пи, биллинги, всё видно, откуда вы писали. Нам даже не требуется