Ягодный возраст. Виктория Вита
чаяния, он больше не объявится, то и печалиться не стоит. Опять же, деточка, одно из ваших любимых выражений – «всё, что ни случается, к лучшему», здесь как нельзя более чем к месту. Мир не совершенен, и не всегда достойные встречают достойных, но поверьте, не это самое ужасное. Значительно страшнее, если мы за достойного ошибочно принимаем человека мелкого и ничтожного, а блестящая мишура из слов и роскоши не дает возможности вовремя это понять. Подобного даже врагу не пожелаешь.
Если говорить о вашем Тимофееве, здесь тоже не всё так просто. Мы с вами, деточка, не знаем, чем он жил и как он жил, но он прожил долгую жизнь, а всё хорошее, к сожалению, рано или поздно заканчивается. В конце своего пути он встретил вас, и вы были с ним добры и терпеливы. Вы для него сделали, и это, я думаю, соответствует действительности, больше, чем кто-либо, а особенно в конце жизни. Неужели, деточка, вы не понимаете, что он, так страдая, смог столько прожить только ради того, чтобы иметь возможность видеться с вами по этим чёртовым пятницам? Этот человек уходит из жизни влюблённым, а значит, счастливым, и, кроме того, уходя, он знает, что был нужен. А не в этом ли действительный смысл жизни – быть нужным, и особенно нужным любимому тобой человеку?
Она замолчала, молчала и я. Ни одна из нас не хотела говорить первой, чтобы не разрушить атмосферу грустной нежности, созданной её словами.
Огромные напольные часы бархатно пробили три раза и сообщили, что уже пятнадцать ноль-ноль и пора бы и честь знать, то есть собираться в обратный путь.
– Спасибо вам, Соломея Мефодьевна. Спасибо, что выслушали, что очень много хорошего сказали. Правда, ещё немного, и у меня развилась бы мания величия, но, может, это и к лучшему, а то совсем комплексы неполноценности задавили.
Я с удовольствием потянулась в кресле – все неприятности ушли в прошлое, это уже произошло и пережито, а значит, пора забыть. Ох, пора идти, а как не хочется! Но долг прежде всего, надо работать. Сейчас вернусь в поликлинику, отмечусь и сдам карточки, затем магазины, и домой, а там моё Счастье и моя Радость Вадимушка и замечательный, урчащий, как трактор, сиамский кот Кося. Всё, хочу домой! Хочу праздника!
– Вот такой, деточка, вы мне и нравитесь. Умница! Но подождите, а как же пироги с капустой, рисом, яблоками? Мои-то, Максим с женой и детьми, лишь на следующей неделе из Штатов приедут. Эх, – она горестно вздохнула, – будь моя невестка чуть похуже, чем она есть, уж точно бы их развела. Вы с Максимом так подходите друг другу, он не Митя, мой младший, который живёт «без царя в голове», – и она, поднимаясь из кресла, опять горестно вздохнула.
Пока я одевалась в коридоре, она быстро нырнула на кухню и, продолжая сетовать на своего младшего, начала шелестеть бумагой. Я ещё не успела надеть ветровку, а Соломея Мефодьевна уже показалась в коридоре с бумажным пакетом в руках.
– Это пироги, – сообщила она, запихивая пакет в мою необъятную сумку. – Пусть Вадимушка порадуется, а то, раз бабушки нет, а маме некогда, получается, что ребёнок без пирогов растёт, а так не должно