Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков. Николай Дмитриевич Лукьянченко
редакции республиканской газеты «Якутия» было тихо, спокойно.
Анжела отперла одну из дверей быстро и бесшумно.
– Входи! Здесь я работаю. Иногда, даже ночью. Мой шеф разрешает мне. Проходи. Проходи. Садись. Это кабинет редактора Виктора Фадеевича Корина. Сколько раз я бывала в нём. И днём и ночью. Но днём я его всегда боюсь. Только ночью он меня очаровывает, завораживает, вдохновляет. Странно, правда, ведь? А тебя? – заговорщицки шептала Анжела.
– А меня – ты! – ответил ей так же шёпотом Батурин, умышленно натыкаясь в полутьме на Анжелу и напрягаясь жарким теплом предчувствия близости.
– Ой, ты о своём… – отстранилась ускользающим движением хозяйка ночной редакции от устремившихся к ней рук Олега. – Хочешь, я приготовлю кофе? – спросила она и тут же исчезла за незаметной дверью кабинета, спрятанного от посетителей полками, шкафчиками на декорированной ценными породами дерева стенке.
Олег с очередным удивлением рассматривал тончайшие инкрустации, ставшие в последние времена непременным атрибутом власти больших и малых, значительных и незначительных редакторов, директоров и прочих шефов, замов и замзамов. Анжела вернулась также невидимо, как и исчезла. В руках она уже держала чашки, расточающие сладостно-горький аромат кофе.
– Когда я здесь работаю, я забываю обо всём на свете. Я становлюсь сама себе шефом – властелином мира. Я двигаю жизнью и смертью вселенных, фараонами и их рабами. Никто не в силах перечить мне в такие минуты. Палец вниз и кончен бал, – полушутя, полусерьёзно гортанила грудным таинственным голосом Анжела, погружаясь в огромное редакторское кресло, стоявшее за большим тяжелым столом.
Слева от двери, сразу за шкафом, заполненным кипами папок и подшивками газет стоял кожаный диван. С него можно было созерцать всю залитую белой ночью комнату, оставаясь в независимом полумраке интима.
– О-о-о! Твой шеф толстовец!
– Это почему ж?
– А вот диван. Знаменитый яснополянский диван из кожи, на котором, как рассказывают экскурсоводы, происходили всякие таинства и с героями Толстого, да и с самим Львом Николаевичем. Пойду, «лягу-прилягу», может быть, и со мной случится какое-нибудь таинство, – шаманил Батурин, направляясь к дивану с мыслью о том, что Анжела непременно захочет перебраться на него тоже. И тогда. И тогда, то, что не покидало его сознание ни на мгновение с самых первых минут встречи с Анжелой, начнётся оно.
– Остановись, о, смертный, это же прокрустово ложе. Толстовцем можешь ты не быть, а вот толстенным станешь. На нём не удлиняются, а укорачиваются таланты и в самомнении толстеют, – остановила его Анжела. – Это диван не для отдыха толстяков.
– А для чего ж?
– Не догадался? Нет?
– Для утех и этих, и тех, – продолжал подыгрывать Анжеле Олег.
– Я вижу: ты от скромности не умрёшь.
– Что есть, то есть. Талант не купишь