Риф, или Там, где разбивается счастье. Эдит Уортон
за кофе, она вновь засыпала его вопросами и сама высказывалась много и разнообразно. Ее вопросы говорили о здоровом любопытстве и разносторонних интересах, а ее комментарии, как и выражение лица и все ее отношение, показывали странную смесь зрелого, не по годам, здравомыслия и обезоруживающего невежества. Когда она рассуждала о «жизни» – это слово почти не сходило у нее с языка, – она казалась ему ребенком, играющим с тигренком; и он сказал себе: придет время, и ребенок вырастет – и тигренок тоже. Между тем подобная искушенность, смягченная подобным чистосердечием, не позволяла предположить большого личного опыта или оценить его влияние на ее характер. Она могла быть любым из дюжины определимых типов или – к еще большему изумлению ее спутника и еще большей опасности для себя – изменчивым и неоформленным сочетанием их всех.
Она быстро повернула разговор на сцену. Она жаждала узнать о всех формах драматического выражения, которые предлагала театральная столица, и ее пытливость распространялась и на официальные храмы искусства, и на его менее священные прибежища. Ее подробные расспросы о пьесе, постановка которой на одной из этих последних сцен вызвала большой скандал, стали поводом Дарроу со смехом заметить: «Чтобы смотреть такое, вам нужно дождаться, пока не выйдете замуж!» – и его слова вызвали неожиданный отпор.
– Не собираюсь выходить замуж, – ответила она с девичьей безапелляционностью.
– Кажется, я уже слышал подобное!
– Конечно; от девушек, у которых от женихов отбою нет! – В ее глазах неожиданно появилось чуть ли не старческое выражение. – Видели бы вы тех немногих мужчин, которые хотели жениться на мне! Один был врач на пароходе, когда я отправилась в круиз с Хоуками: его уволили из военного флота за пьянство. Другой – глухой вдовец с тремя взрослыми дочерьми, который имел часовую лавку в Бейсуотере!.. А кроме того, – продолжала она, – я, пожалуй, не верю в замужество. Понимаете ли, я целиком за самосовершенствование и возможность жить собственной жизнью. Я ужасно современна.
И вот когда она провозгласила себя ужасно современной, его поразила ее невероятно беспомощная старомодность, однако же через миг, без всякой бравады или явного желания притворяться, она высказывала социальную аксиому, которая могла быть выстрадана только на горьком опыте.
Все это припомнилось ему, когда он сидел рядом с ней в театре и наблюдал, в каком простодушном самозабвении она следит за происходящим на сцене. Ее увлекала «история»; и в жизни, как он подозревал, ее тоже всегда занимала скорее «история», нежели ее отдаленные гипотетические последствия. Ему не верилось, что в ее душе рождается какой-то отклик…
Впрочем, не приходилось сомневаться, что чувства, которые она испытывала при этом, были глубокие и сильные: происходящее здесь и сейчас заставляло вибрировать струны ее души. Когда спектакль кончился и они вновь вышли на солнечный свет, Дарроу с улыбкой взглянул на нее:
– Ну как впечатление?
В