Буржуй ищет таланты. Вероника Терентьева
в еде и напитках толк понимает. И не прогадала, в этом Удав понимал – и пожрать, и выпить был не дурак. К тому же умел создать видимость работы – рвался в нетерпении, когда Росомаха была рядом, а в остальное время сидел за барной стойкой и мотал ногой.
– Я так устал, так устал, – жаловался он, откупоривая очередную бутылку вина, – я уже два года без отпуска.
За это время откормился, располнел и почти посадил печень. Дело в том, что Удав был итальянцем сильно выпивающим, но ему приходилось это скрывать, потому что Росомаха пьянства на дух не переносила. Наверное, это была самая большая неудача Удава – отсутствие правильного собутыльника и необходимость вечно прятать бутылку.
К персоналу он был пренебрежителен и зол, жизнь научила его не принимать людей близко к сердцу. Он даже язык не стал учить, обходясь итальянскими жестами, хотя сам был не дурак, а, напротив, очень был даже умен, все подмечал – недостатки, слабости – и умело ими пользовался. И наверное, мог в правительстве занимать не последнюю должность (не зря же так интриги любил), но незаметно разменялся, и день и ночь думая о своем кармане…
А еще Удав не сохранил бы такую лошадиную выдержку, выпивая две бутылки вина за вечер и умудряясь каждый раз добираться до выхода своими ногами, если бы не прислушивался к своей интуиции, которая ему всегда подсказывала, где дверь.
И вот и однажды, похмельным утром, помятый, но бдительный Удав опрокинул две чашки эспрессо и окинул ресторан мрачным взглядом. Что-то неладное чудилось ему в воздухе, какой-то заговор. Удав закурил, поморщился, потушил сигарету. Неспешно слез со стула. Пошатываясь, незаметно прокрался на кухню. Открыл дверь, споткнулся обо что-то мохнатое, взвыл от ужаса, вскочил на табуретку, вспомнил любимую маму…
Потом орал на всех с таким сердцем, такие доводы приводил, что даже Робертино смолчал, отступил к персоналу и закрыл его своей широкой итальянской спиной. Удав еще раз чертыхнулся, слез с табуретки и торжественно пообещал, что всем головы оторвет. Потом направился к Росомахе смертные приговоры подписывать.
После этого Робертино медленно обвел притихший персонал прощальным взглядом. Чуть дольше задержался на Веро и Принчипессе. Принчипесса тогда гордо голову подняла, готовая пойти в бой за свои убеждения. А Веро малодушно голову в плечи втянула, она в бой никогда не ходила. Она обычно в кустах сидела.
«А при чем здесь Веро? – недоуменно скосила она взгляд на свои ботинки, шнурки разглядывая и стараясь не встречаться взглядом с Робертино. – Как что, так сразу Веро! Эту кашу, на минуточку, все заваривали. Каждый как мог себя проявил!»
Она как сейчас тот день помнила. На дворе стоял сентябрь. Дождь лил беспросветно уже третьи сутки, будто бы еще больше старался усилить обострившуюся осеннюю хандру. Веро выскочила из дома без зонта, возвращаться времени уже не было, пошла так. Очень опаздывала, понимала, что надо бы ускориться, а лучше пробежаться, но ноги и без того волочились с трудом. По дороге заглянула в аптеку посмотреть, сколько антидепрессанты