Прозрачный дом. Алексей Левшин

      Там, в тех краях, где хромоножка-Муза

      Пятнадцатый троллейбус ждет – все слякоть, все душа.

      И я не знаю, что на свете хуже:

      Жить, не высовываясь, или жизнью грохоча.

      Эта квартира похожа скорее на площадь

      Где-нибудь в Луге, с коровьей лепешкой газон.

      Валенки двух фонарей, и, к примеру, как мощи,

      Тайно-старинный вокзал с колокольным таким потолком.

      Неровная кичка и детство

      На самом верху антресоли ветров.

      Полна и гранита, и перца

      Башка. Голубиковый ров.

      То жилы, то тропки, то, кроме

      Разводов – совсем ничего.

      Возня над разводом

      И схватки в подкорке.

      Запомни: всего ничего,

      С осадком земли эти корки,

      И шмотки, и глаз баловство.

      И горше, чем съехавший мускул

      Скулы, заигравшей не в лад,

      То ряхи, то слезы, то выколбень русский

      Глаза мне, глаза теребят.

      Глаза мне твои глазами

      Никак до конца не обнять.

      Все сами мы, сами мы, са…

      Миндаль в землю впился глазами.

      И что это за наказанье —

      Не это продольное зданье,

      А спящий в плюще особняк?

      Лето. Гром. Только звуку неймется попасть

      Прямо в разные цели.

      Только речка не слушает этих посулов.

      Гром гремит разноцветной посудой.

      Там, внутри, где расклад

      На века совершался в граненом зрачке косогора:

      До татар, до Романовых, до Калиты и Малюты.

      От него и пошли наше рабство, покорность,

      Разымчивость женского тела,

      Тугодумство души, скорострельные наши глаза,

      Хитрованные речи, погляды, покатые плечи

      Да язык золотой, да заливистый свет

      Да любовь и злодейство за двадцать четыре часа.

      Несравненная тройка, истории в лоб поломойка,

      А потом еще много страниц, на которых черты лица.

      Мы переполнены руками,

      Как был снаружи Дмитровский собор.

      Как на живот беременный – на камень

      Народ клал руки и тогдашний княжий двор.

      Голь ощущения – от этой русской крови,

      Которая нам выдалась, как боль,

      Лепечущая, что вчера с любовью

      К нам улицы людские – на убой.

      И