Громкие убийства. Елена Доброва
король Генрих IV отправился в открытом экипаже на прогулку по Парижу. Этот ставший легендой человек, в котором прекрасно уживались черты развеселого гуляки, дамского угодника и мудрого, дальновидного государственного деятеля, принял решение осуществить главное дело всей своей жизни – уничтожить гегемонию испанских и австрийских Габсбургов, которые с трех сторон взяли Францию в клещи.
Во время прогулки королевский экипаж оказался на узкой улочке. Внезапно дорогу ему преградили какие-то телеги, груженные сеном и овощами. Карета встала. После этого к экипажу подбежал высокий, здоровый, рыжий мужчина и нанес Генриху три ножевых ранения, которые оказались смертельными.
После смерти короля его жена Мария Медичи была провозглашена регентшей при своем малолетнем сыне Людовике XIII. По ее приказу убийцу короля вскоре предали суду. Он не отрицал своей вины, говорил, что никто его не подстрекал на убийство, а все совершенное им было выполнено по его личному желанию. Личность убийцы установили без труда. Им оказался Жан Франсуа Равальяк, стряпчий из Ангулема, ярый католик. Он предпринял попытку вступить в иезуитский орден и не скрывал недовольства той терпимостью, которую Генрих IV проявлял к гугенотам. Равальяк пытался несколько раз попасть на прием к королю, чтобы предостеречь его от коварства гугенотов, но безуспешно. И тогда он решил совершить убийство. Даже под пытками Равальяк продолжал твердить, что у него не было соучастников.
Судьи парижского парламента никак не могли найти правильное решение. И тогда их мысли потекли в привычном для тогдашнего времени русле: не подстрекал ли Равальяка сам Cатана? Эта бредовая идея нашла свое воплощение после того, как свидетель Дюбуа, сидевший какое-то время вместе с Равальяком в одной камере, рассказал, что «дьявол появлялся в камере в виде огромного и страшного пса».
Одновременно с этим исповедник убитого короля, иезуит отец Коттон, уговаривал Равальяка: «Сын мой! Не обвиняй добрых людей!» Даже на эшафоте Равальяк, которому угрожали отказать в отпущении грехов в случае, если он не назовет своих сообщников, не дрогнул, а снова и снова повторял, что он действовал один и сообщников у него не было.
Убийца был искренне убежден, что от этих слов, сказанных им за минуту до начала варварской казни, зависит спасение его души. Но были ли его признания правдивыми?
В те годы у судей явно не было особого желания искать истину, а правительство Марии Медичи еще меньше хотело проведения всестороннего расследования. Но уже тогда многие задавали себе вопрос: а не приложили ли руку к убийству короля те, кому он мешал?
Прошло несколько лет, и выяснилось, что некая Жаклин Д’Эскоман, служившая у маркизы де Верней, фаворитки Генриха IV, пыталась предупредить короля о готовившемся на него покушении. По мнению Жаклин, в покушении, помимо де Верней, участвовал могущественный герцог Д’Эпернон, давно мечтавший о роли первого лица в государстве.
Жаклин Д’Эскоман пыталась