Скованная временем. Райса Уолкер
не донеся вилку с ризотто до рта:
– Ты… купила… дом.
– Да. Мы с Коннором жили в палатке некоторое время, но владельцы наконец-то съезжают, и теперь нам осталось только привести все в порядок. Гарри посоветовал мне очень хорошего риелтора.
– Гарри. – Мама сжала губы, и у меня возникло ощущение, что папа еще какое-то время будет в ее списке. Она продолжила, четко выговаривая каждое слово голосом, который использовался перед тем, как я попадала под домашний арест. – Значит, ты была в городе несколько недель, и ты не удосужилась позвонить мне, и, более того, ты позвонила моему бывшему мужу, который был так добр, что помог найти тебе риелтора. И держать это в секрете.
– Я не знала, как ты отреагируешь на мое решение, – сказала Кэтрин. – А Гарри меня любит. И я попросила его в качестве особого одолжения сдержать все в секрете. Уверена, ему было нелегко. Скрытность не его сильная сторона. – Я мысленно согласилась с ней, папу во многих отношениях можно сравнить с широко открытой книгой.
– Хорошо. Итак, ты купила дом, – мама отложила вилку с недоеденным ризотто и отодвинула свой стул. Я переживала о том, что мы вот-вот уйдем со скандалом, но она продолжила: – Я иду в дамскую комнату. Когда я вернусь, надеюсь, ты сможешь рассказать мне о том, кто такой Коннор.
Как только мама отошла достаточно далеко, Кэтрин наклонилась, пододвигая ко мне голубой медальон.
– Они не видят его, дорогая. Точнее, они видят кулон, но не видят его так, как мы с тобой. Какого цвета свечение ты видишь? Это голубой, верно?
Я приподняла бровь:
– Ну, да, голубой.
– А вот у меня иначе. Я вижу нежный оттенок оранжевого. Почти как у сливочного мороженого со вкусом апельсина.
– Он голубой, – повторяю я. Я в жизни ничего яснее этого голубого цвета не видела.
Она пожала плечами:
– Я не знаю, как это работает. Но я знаю всего несколько десятков людей, которые могут видеть этот свет, и каждый из нас видит его немного по-разному.
Кэтрин замерла и оглянулась через плечо, чтобы проверить, не вернулась ли мама, перед тем как положить медальон в свою сумочку.
– Мы не можем говорить об этом сейчас, но тебе так много нужно узнать.
От настойчивого тона Кэтрин в моей голове зазвенели тревожные колокольчики. Но, прежде чем я успела спросить, что именно, по ее мнению, мне нужно знать, она схватила меня за руку, зажав ее между своими ладонями:
– Но я хочу, чтобы ты знала кое-что, Кейт. Это не были панические атаки.
Я моргнула, пораженная тем, что она знала про те два случая, которые так сильно потрясли меня. Социальный педагог, к которому мама отвела меня в феврале сразу после второго случая, назвала их паническими атаками, вероятно, спровоцированными сменой школы в середине учебного года. Я не могла понять этого. Если у меня и были панические атаки, то только в те пять месяцев, что я была в старшей школе Рузвельта, где мне приходилось привыкать к металлоискателям и охране после двух лет в сонной, глухой Айове, но и здесь, вероятно, панические