Лицей послушных жен (сборник). Ирэн Роздобудько
снова шепотом позвала я. – А ты обещала рассказать мне о своем друге. Можешь сделать это сейчас?
Я боялась, что девочка не захочет ничего говорить. Но она повернулась ко мне. Ее поднятое над подушкой лицо засветилось, как нарисованное.
– Могу, – доверчиво сказала она. – Но для этого нужно сначала кое-что показать.
Я притаилась, чтобы опять не напугать ее своими взрослыми подозрениями.
– Что ты хочешь показать?
– Сейчас, подожди!
Она тихо соскользнула с раскладушки, на цыпочках прошла в угол комнаты, где стояла этажерка с книгами. Прошлась пальчиками по книгам, вслепую нащупывая нужную.
Я напряженно следила за ее движениями: что она там ищет? Девочка взяла из неровного ряда одну книгу, полистала ее и вытащила оттуда прямоугольную картонку.
Быстрыми шагами босых ног просеменила к моей кровати.
Устроилась рядом, сбросила с подушки Дымку, которая, кстати, прекрасно расположилась там на ночлег, и сунула мне в руки прямоугольный кусок картона. Я поднесла его к лунному свету.
Это оказалось тем, что с полвека тому назад называли дагерротипом: на плотном картоне было изображение какого-то семейства. Значит, это снимок. Он был покрыт зеленоватой патиной времени, но чувствовалось, что карточка сделана старательно, на века: картон не гнулся и не ломался. В углу выведен вензель «Мастерская И. Сиренко». Фотография была достаточно четкая, кое-где аккуратно подрисована и подретуширована.
Трогательное семейное фото начала века: отец, мать и девочка лет десяти. Отец, как положено, сидит в кресле, сзади стоит мать, положив руку ему на плечо, девочка немного выступает вперед. Все одеты так, словно собрались в церковь. Наверное, так оно и было – зашли сфотографироваться после какого-то праздника. На отце – длинный пиджак без воротника, из-под которого виднеется узор рубашки-вышиванки, штаны заправлены в высокие и начищенные до блеска сапоги. Голова побрита, над губой – густые подкрученные усы.
На женщине нарядная рубашка, несколько ниток бус, на голове – платок, закрученный затейливым тюрбаном, широкий пояс в несколько слоев плотно обхватывает тонкую талию, из-под толстой тканой клетчатой юбки-плахты выглядывает край кружевной рубашки.
Девочка одета так же. Только бус меньше, а немного растрепанные косы свободно спадают до самой талии. Ее рука лежит на колене отца. Лица всей троицы напряженные, торжественные и какие-то нездешние – таких сейчас днем с огнем не сыщешь.
Я погладила фотографию ладонью. Она была гладкой, без единой царапины. Вот умели же делать! Давно нет на свете этих людей, а снимок остался почти таким же, как был.
Я уже говорила, что не люблю старые фотографии, чувствую к ним опаску, замешанную на страхе, – из-за того, что эти куски бумаги способны пережить запечатленных на них людей. И понести их образы по миру – безымянные и неизвестные.
– Ну? – оторвал меня от раздумий шепот Ники.
– Что? – не поняла я.
– Ты невнимательная, – укоризненно сказала девочка. – Ты…
Она