Лицей послушных жен (сборник). Ирэн Роздобудько
Аделина Павловна, то есть… Пауловна, лучший врач четвертого управления!
Я открыла глаза.
Ух ты! А дворик-то мой каким-то чудом уцелел!
Да, за моей спиной возвышались эти башни-монстры, а перед самым носом все было как тогда: палисадники и хрущевки, песочницы с «грибками», натянутые во дворе веревки, на которых сушится белье жителей первого этажа. Я даже забыла, что несколько секунд назад собиралась романтически умереть. Это ж надо! Двор остался.
Наверное, не дошла еще очередь. Но откуда взялась скамейка под деревом? Точно помню, как, спускаясь на землю по стволу, я подумала, что запачкаю новые джинсы. А тут – на тебе! – скамейка! Такая же ободранная и беззубая – с двумя выломанными рейками. Она всегда была такой.
Все еще держась за живот, я с удовольствием рассматривала все вокруг и безумно радовалась такому сюрпризу: мой дворик уцелел. В следующий раз надо прийти сюда с фотоаппаратом. Ведь кто знает, сколько тут еще продержится такой доисторический оазис!
Мой дом с желтым цоколем не изменился. Я посмотрела на окна третьего этажа. Интересно, кто там сейчас живет?
«Сделала первый шаг, сделай и второй», – подумала я, решив зайти хотя бы в подъезд. Конечно, мне было не до психологических упражнений Аделины Пауловны, не до воспоминаний или медитации.
Зайду в дом! А если будет кураж, можно вообще позвонить в квартиру номер… кажется, 8 и… ну, к примеру, спросить первое, что придет в голову. Слишком уж хочется заглянуть: как сейчас там? Неужели увижу тот же коридор, ведущий в кухню? Мне он казался таким длинным!
Я решительно вошла в подъезд.
После яркого солнца глаза несколько секунд привыкали к темноте. Я начала подниматься на третий этаж, удивляясь тому, что здесь ничего не изменилось. Грустно…
Грустно, что через столько лет люди живут так же. И дети так же пишут на стенах белым мелом. А на потолке так же чернеют пятна от брошенных вверх зажженных спичек. Было такое развлечение: зажигать и со всей силы бросать спички в потолок – они там каким-то чудом удерживались и висели, как согнутые черные иголки. Выигрывал тот, у кого спичек на потолке зависало больше…
Рамы на окнах такие же кривые и потрескавшиеся. Интересно, о чем пишут на стенах сегодняшние дети? Я посмотрела на длинную кривую надпись с множеством ошибок: «Ника съела блин горелый». Чуть дальше: «Сам ты съел – добавки захотел». Тоже с кучей ошибок и нарисованной смешной рожицей.
Хотелось громко рассмеяться: это ж надо! Здесь опять живет какая-то Ника! Может быть – Нина? Или моя тезка – Вероника? И ее так же дразнят той же нелепой дразнилкой.
Более того, эта Ника отвечает как по писаному, то есть так же, как писала я, только тридцать лет назад! Не могла же эта недолговечная надпись мелом сохраниться через столько лет. Даже если бы эту стену никогда не мыли и не красили! А про «блин» писал, кажется, Ярик…
Я не знала, умиляться или злиться на этот беспробудный застой. Или пожалеть тех, кто до сих пор живет в безнадежных хрущобах. Не сомневаюсь, что мне откроет какой-нибудь старый пьяница, или, еще хуже,