Любовь Хасана из Басры. Шахразада
тебя, нашу школу давно уже стало заветнейшей моей мечтой.
– Но что может быть проще, мальчик? Дюжина дней пути – и ты все это можешь увидеть и узнать. Думаю, и Темиру было бы полезно вновь оказаться здесь.
– Увы, учитель, дела не позволяют царю надолго покидать страну.
– Посмотрим, юный Валид, посмотрим.
Валид усмехнулся этим словам наставника. Увы, он давно уже не «юный», а, честно говоря, совершенно седой Валид. Но уверенность учителя всегда так заразительна, и груз лет иногда не кажется таким уж невыносимо тяжким.
О, в целом мире не найти слов, которые описали бы радость Хасана! В тот миг, когда караван покинул столицу далекой уже теперь страны Ал-Лат, юноша почувствовал, как распрямилась его спина, ощутил, что перестали давить на него отцовские запреты. Хасан внезапно понял, как ликует душа пленника, вдруг очутившегося на свободе. Ибо сейчас свободным стал он, сын визиря.
Да, впереди наверняка будут тяжкие годы учебы. Да, далекий учитель не может не оказаться суровым и требовательным. Но одно то, что отец перестанет, словно коршун, кружить над его душой, делало Хасана просто непозволительно счастливым.
Ночевки под открытым небом и в караван-сарае, высокие горы и бездонно-голубое небо над страной Аштарат дарили ему часы наслаждения прекрасным, врачевали и окрыляли его душу. А пергаменты, огромный короб пергаментов, и замечательное изобретение чинийских мастеров – бумага – неслыханно быстро покрывались рисунками, набросками, эскизами. И в эти мгновения Хасан был счастливейшим из смертных. Хотя, должно быть, и бессмертным не всегда дается такое огромное, всепоглощающее чувство душевного полета.
Первые дни в школе Георгия провел Хасан словно во сне. Он просто не мог поверить в то, что этот черноволосый и чернобородый богатырь – наставник самого царя Темира. Что именно он совершил не одно далекое странствие, что видел и землю чинийскую, и черную землю Кемет. Что долгие годы был советником и мудрецом в разных странах, пока наконец не вернулся на родину и не открыл свою школу.
Во многое не верилось Хасану и в стенах школы. Вернее, в огромном поместье, которое все вокруг называли школой мудреца Георгия, юношу удивляло многое, например суровый распорядок дня, одинаковый для всех – от малышей до взрослых юношей и девушек. Удивлялся Хасан и тому, что девушки не прячут лиц, да и сами не прячутся на женской половине дома. О, сколько сил пришлось потратить ему, чтобы не таращиться во все глаза на каждую из них, чтобы научиться беседовать с ними столь же свободно, как беседовал он со своим приятелем Мехметом.
Удивлялся Хасан и книгам, от которых, казалось, ломились толстые полки библиотеки. Ибо не привык юноша к тому, что все, любые, самые разные знания могут быть доступны тому, кто только захочет погрузиться в океаны неведомого, что плещутся вокруг. А иллюстрации в книгах – многоцветные, необыкновенно яркие, изумительно тонкие, просто заворожили. Когда же он впервые увидел портрет человека, то в ужасе захлопнул толстый фолиант.
– Что с тобой, ученик? – спросил его один